Книга Первый меч Бургундии - Александр Зорич

В моей матери было теперь не больше четырех дюймов росту, и она была намертво связана со шкатулкой из слоновой кости. Она стала заводной танцовщицей.

"Такое наказание присудил тебе род Зегресов за то, что ты не проявила твердости в борьбе за любовь могучего Али. - Это вновь был голос Фатара. - Убить тебя было бы скучно, продать в рабство - чересчур мягкосердечно. А так твоя душа обречена до скончания дней твоих томиться в шкатулке, танцуя от раза к разу по прихоти моих покровителей, и твоё прежнее прекрасное тело будет танцевать в лад с тобой, но - без тебя."

Так для моей матери началась ужасная жизнь, наполненная тоской, отчаянием и безысходностью. Иногда к ней приходил Али и, заведя шкатулку, наслаждался её танцем. Иногда - другие Зегресы, совсем редко - Фатар. Но самыми ужасными были для моей матери дни, когда не приходил никто. Танцы вносили в её обездвиженное бытие видимость разнообразия. Без танцев она чувствовала себя похороненной заживо.

Но вот однажды случилось странное. Кто-то, не говоря ни слова, завел шкатулку. Проделав свои привычные сто одно па, моя мать остановилась и увидела перед собой чьё-то незнакомое, вернее, неуловимо знакомое, но сразу неузнанное лицо. Это не был человек Зегресов. Это вообще не был мавр. Лицо его до самых голубых глаз заросло рыжеватой бородой, нос был перебит, а на щеке буквой "Y" распластался замысловатый шрам.

"Ты помнишь меня?" - спросил он. И, спохватившись, добавил: "Впрочем, что я спрашиваю, ты ведь безмолвна. Я тот, кого ты и Жануарий называли Виктором. У меня была большая обида и на тебя, и на Жануария. Но когда я увидел здесь твоё несчастное полунагое тело, сотрясаемое непотребными танцами в угоду маврам, я простил тебе всё. Я готов помочь тебе, но ты должна дать мне клятву, что станешь моей женой."

Разумеется, в тот момент моя мать была готова пойти замуж хоть за прокажённого, лишь бы бежать из колдовского заточения. Вот чего она понять не могла - как принести клятву Виктору, ведь она не властна над речью?

Словно бы отвечая её мыслям, Виктор сказал: "У моего хозяина, нечестивого Фатара, есть бумага, которую он называет "зерцалом мыслей". Я уже давно похитил один лист этой бумаги и пометил его кровью, взятой от твоего тела. Помысли клятву - и "зерцало мыслей" отразит её."

С этими словами Виктор развернул перед моей матерью лимонно-желтый лист.

"Я, Исидора, клянусь, что стану доброй супругой Виктору, хотя и не желаю этого", - вот что появилось на "зерцале мыслей" прежде, чем мать успела представить себе, как её рука выводит всё это пером.

Виктор усмехнулся. "Что же, благодарю за откровенность, - сказал он. - А теперь жди. Скоро я подготовлю наш побег."

И моя мать ждала. Но случилось так, что о ней все забыли - и Али, и толстый Муса, и Фатар, и другие Зегресы. И Виктор тоже не появлялся больше.

А потом она вдруг проснулась. И, не смея поверить в чудесное пробуждение, полагая счастливую явь обманными грезами, обнаружила, что её уста - это её прежние уста, а руки - прежние руки, покрытые не слоновой костью, но атласной кожей.

В маленькой комнатушке, где она лежала на матрасе, набитом верблюжьей шерстью, царил полумрак. Свет проникал только через узкое оконце под высоким потолком. Со двора доносились приглушенные звуки. Что-то горело, потрескивая, кто-то стонал, словно бы мучимый непереносимой болью.

Моя мать подошла к двери и уверилась в своих наихудших опасениях - она была заперта снаружи. Мать несколько раз ударила в дверь всем телом, но, разумеется, тщетно. Тогда она села на пол и разрыдалась от радости и обиды. Это и вправду было неимоверно радостно и обидно - вернуть своё тело, но так и не вернуть свободу.

Она была так безутешна в своём горе, что не обратила внимания, когда дверь растворилась.

"А ты кто ещё такая?" - это был мужчина и вновь незнакомый. На этот раз совершенно незнакомый.

"Я?" - растерянно переспросила мать, поднимая на него заплаканные глаза.

Её гость был окровавлен с ног до головы. Сломанные стрелы торчали в его левом бедре, в груди, в плечах. В его правой руке был кривой мавританский клинок, а в левой - восьмиугольная шкатулка из слоновой кости.

"Да ты, ты, кто ж ещё?" - раздраженно бросил он, входя в комнатенку и захлопывая за собой дверь.

"Я Исидора, - ответила моя мать, подымаясь на ноги. - А кто Вы?"

"Исидора?! - воскликнул её освободитель, самодовольно осклабившись. - Так это ты клялась выйти замуж за какого-то Виктора?"

"Д-да, - неуверенно ответила моя мать. - Вы ясновидящий, демон, ангел-хранитель?"

"Нет, - грустно ответил он и достал из-за сапога скрученный в трубку изрядно помятый желтый листок. Это было то самое "зерцало мыслей", на котором моя мать дала клятву Виктору. - Я здесь случайный гость, как и ты."

Моя мать опасливо покосилась на шкатулку в его руке.

"А откуда у Вас эта вещь?" - спросила она, прикоснувшись к теплой слоновой кости.

"Оттуда же, откуда и твоя брачная расписка. Я тут убил одного старикана и эти две вещи были единственным, что приглянулось мне в его берлоге."

"Фатар мертв?" - ахнула моя мать.

"Да. А теперь идем отсюда прочь".

"Но я не могу уйти отсюда без Виктора. Вам не встречался здесь рыжебородый мужчина лет тридцати, не мавр?"

"Нет".

"Тогда надо разыскать его, - сказала моя мать. - И назовите, наконец, своё имя."

"Я Гвискар. Полагаю, тебе это говорит ровно столько же, сколько мне - что ты Исидора. А вот насчет разыскать Виктора - извини, это уже чересчур. Я должен был истребить Зегресов в Велесе Красном, но меня никто не просил освобождать какого-то Виктора."

"Но Вы ведь освободили меня?" - улыбнулась моя мать.

"Любопытство - злая мачеха многих опасных открытий, - усмехнулся Гвискар. - Меня вела к тебе эта вещь."

И Гвискар оценивающе покачал в руке шкатулку слоновой кости.

"И вот теперь я вижу, что этот твой Виктор - настоящий счастливчик. Но что тебе Виктор? - продолжал Гвискар. - Я ведь твой освободитель, верно? Выходи замуж за меня."

Моя мать потом призналась мне, что чуть было не сказала Гвискару "А почему бы и нет?" Но в это мгновение дверь распахнулась, ударив Гвискара по спине так, что тот против своей воли сделал два поспешных и неловких шага вперед, и на пороге появился Виктор. Он тоже был окровавлен, в его руках была изрубленная адарга - арабский щит, очертаниями повторяющий сердце - и длинные железные щипцы, хранящие следы чьей-то проломленной головы.

Со звериным рыком Виктор обрушил щипцы на затылок Гвискара, но освободитель моей матери был быстр, как полоз. Спустя несколько мгновений, которые не сообщили моей матери ровным счетом ничего о происходящем, щипцы Виктора оказались в противоположном углу комнатенки, а сам он, подвывая, тряс ушибленной кистью.