Книга Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - Леонид Беловинский

Средства некоторые родовитые фамилии еще сохранили, и довольно большие, но дома именно этих фамилий оказались особенно чуждыми театру и искусствам вообще…

В большинстве старинных домов нашей аристократии находящиеся в них картины, старинная бронза, скульптура, фарфор, гобелены, мебель и т. п. предметы искусства были получены по наследству. Вновь приобреталось мало, а что и приобреталось, было по большей части, за редкими исключениями, плохого качества и вкуса.

Довольно указать хотя бы на некоторые дворцы и дома последней эпохи, например на дворец президента Академии художеств великого князя Владимира Александровича или на новый дом графа С. Д. Шереметева на набережной, в особенности если сравнить этот последний со старым домом его брата графа С. Д. Шереметева на Фонтанке или с дворцом бывшей когда-то также президентом Академии художеств великой княгини Марии Николаевны на большой Морской (так называемым Мариинским дворцом)» (176; 68–71).

Теляковский, критически смотревший на вкусы аристократии своего времени, в оценке аристократии прежних времен делает ту же ошибку, что и наш современник в оценке аристократии вообще. Вступивший на сцену еще в 10-х гг. XIX в. знаменитый актер П. А. Каратыгин в своих «Записках» не один раз отмечает равнодушие аристократии его времени к сцене: «Князь Гагарин (директор Императорских театров. – Л. Б.)… появлялся в русский спектакль по экстренной какой-нибудь надобности, например когда государь приезжал в театр, или если после пьесы шел какой-нибудь дивертисмент, где танцевали танцовщицы. Во французских спектаклях и балетах он присутствовал почти постоянно. Вообще наша аристократия не охотница была и тогда до национального. ‹…› Петербургская аристократия тогда очень редко посещала наш русский театр; она постоянно бывала в итальянской опере, во французских спектаклях и балетах; но в этот раз, узнав еще накануне, что государю угодно видеть русский водевиль, за долг себе поставила запастись билетами…» (83; 179, 183).

Так что причины интереса русской аристократии к театральному искусству всегда были весьма специфичны. А изящный вкус и утонченная художественная культура светского общества, как почитаешь современников, начинают приобретать сомнительный характер. Вкус и демонстрация вкуса для нужд светской жизни – материи разные.

Светская жизнь отнюдь не была легкой безделкой. Ведь уже чтобы проникнуть в светскую гостиную, нужно было пройти длительную и мучительную дрессировку. Нелегко было и удержаться в свете: двери гостиных трудно открывались, но легко закрывались. Можно было делать любые подлости, но требовалось делать их в рамках приличий. Светский человек был подлинным рабом приличий, и само их нарушение также должно быть приличным. А какая масса обязанностей у человека, живущего в свете, то есть человека общественного!

Всенепременнейшей обязанностью светского человека, разумеется, были визиты. И, пожалуй, нигде регламентация не доводилась до таких мелочей. Во-первых, время визитов. Правила хорошего тона подразумевали, что самое удобное для них время – между завтраком и обедом, от 12 до 5 часов. Но если в доме, куда наносился визит, обедали не в 6 часов, а ранее, то следовало, предварительно узнав о порядках в этом доме, приезжать не позже трех-четырех часов. Утреннее же время до завтраков посвящалось визитам деловым. Великим постом не делали визитов на первой и седьмой неделях, исключая разве поздравительный визит. Не рекомендовались и визиты в канун больших праздников – Рождества, Троицы, именин, когда хозяевам было не до гостей. Если же в доме были назначены специальные дни для визитов, то неприличным было бы приезжать в иной день.

Младшие первыми наносили официальные визиты старшим, как следствие представлений по приезде в город или знакомства в третьем доме. На визиты требовалось непременно отвечать, и не позже как на третий день: отдавая визит по прошествии нескольких дней, намекали, что новым знакомством не слишком дорожат. Но особы преклонных лет были вправе не отдавать визитов молодым, личности высокопоставленные – лицам, стоявшим гораздо ниже по положению, а дамы никогда не отдавали визитов мужчинам, заменяя их приглашением или какой-либо услугой. Если мужчина наносил визит даме, отдавать визит должен был ее муж.

Подъехав к дому, куда делали визит, посылали выездного лакея узнать, принимают ли. Если визитер прибывал впервые или бывал в доме редко, то с лакеем посылали карточку; а если лакей сообщал, что хозяев нет, то посылали карточку, загнув угол. Вообще визитная карточка была необходима, так как и в случае приема прислуга, сообщавшая о госте, могла переврать его имя.

Визиты, особенно первые, были кратковременны – не долее 15 минут: ведь визитеры могли следовать один за другим, а превращать приемную в светский раут не годилось. При приезде следующего визитера в любом случае полагалось откланяться через несколько минут. Понятно, что разговор во время визита должен был быть особенно легким и необязательным, чтобы можно было закончить его в любой момент. Имея в виду кратковременность визита, в приемную мужчины входили со шляпой, перчатками и тростью в руках (дамы и без того не снимали головных уборов и перчаток). Хозяин встречал визитера у дверей, хозяйка же лишь приподымалась с дивана и только наиболее уважаемым гостям делала два-три шага навстречу. Сказав несколько приветственных слов, она вновь садилась на диван и указывала место гостю на стуле или в креслах, но отнюдь не на диване: он предназначался дли визитерш.

Поскольку визиты наносились по всем случаям жизни: при первом знакомстве и отъезде из города надолго, для поздравления по случаю свадеб, родов, именин, производства в чин, а особенно праздников, для выражения сочувствия в случае смертей, при болезнях и т. п., и поскольку знакомых, которым полагалось делать визиты, у светского человека было множество, визиты превращались в весьма обременительную обязанность и для тех, кто делал визиты, и для тех, кто их принимал. Новобрачные должны были объехать и принять буквально всех родственников и знакомых. По большим праздникам визиты растягивались на два-три дня. М. И. Римская-Корсакова, собираясь с дочерьми за границу, в «…четверг в 6 час. дня… села в карету и пустилась по визитам, с реестром в руке; в этот день она сделала 11 визитов, в пятницу до обеда 10, после обеда 32, в субботу 10, всего 63, а «кровных с десяток»… остались на закуску. А два дня спустя начались ответные визиты: в одно послеобеда перебывали у нее кн. Голицына, Шаховская, Татищева, Гагарин, Николаева. На нее напал страх: «Ну, если всей сотне вздумается со мной прощаться» – и приказала отвечать всем, что ее дома нет» (87; 87). Жаловался на докучливость бесконечных визитов и гвардейский офицер Б. В. Геруа: «Между тем, принято было ездить по всем приглашавшим домам с визитами, благодарственными, новогодними и пасхальными. Это бесполезное расточение вежливости, соединенное с расходами на извозчиков и на чаевые всевозможной прислуге, надоело мне и предстало в своем настоящем свете пустоты и ненужности…

Помню, как в одно прекрасное новогоднее утро, когда столичные кавалеры отправлялись в визитное путешествие по городу, я ощутил вражду к длинному листу предстоявших мне визитов и принял крупное решение. Взяв жирный карандаш, я вычеркнул три четверти моих «знакомых» по названию, оставив лишь те немногие семейства, с которыми более или менее сблизился. Вскоре, однако, настала и их очередь, и я легко вздохнул, когда совершенно освободился от своих поверхностных светских уз» (46; 121–122).