Книга Роковая женщина - Кэрол Нелсон Дуглас

Однако на метрдотеля легко было произвести впечатление.

– Вы говорите, из Англии?

– Да. Вы его видели? – Бросив на меня взгляд через плечо, Ирен понизила голос, поясняя метрдотелю: – Они пережили долгую разлуку, и эта встреча решающая.

Тут я чуть не утратила свою природную сдержанность. Мне хотелось выступить с опровержением, как адвокату в центральном уголовном суде в Олд-Бейли. Ирен, моя любимая подруга, представила дело так, будто Шерлок Холмс питает ко мне романтический интерес! Если бы я не предвкушала головомойку, которую она вскоре задаст ему и нашей бывшей союзнице Пинк, то не стала бы держать язык за зубами.

Метрдотель удостоил меня взгляда, не лишенного сочувствия. Его растрогали мое скромное платье и сдержанные манеры, и взгляд потеплел, как у холостого дядюшки, имеющего благие намерения.

– Сегодня вечером у нас обедает несколько британских джентльменов, – сообщил он.

– Вот видишь, Нелл, – бросила через плечо Ирен, как бы утешая меня. – Я же говорила, что мы найдем Чонси именно здесь, и ни в каком другом месте в Нью-Йорке. – Она улыбнулась метрдотелю. – Чонси – джентльмен высочайших достоинств. Он темноволос, ростом выше шести футов.

– Хорош собой?

Ирен запнулась.

– Скорее у него своеобразная внешность. И я полагаю, что он здесь с мисс Нелли Блай.

– О мадам, почему же вы сразу не сказали! Конечно, они здесь. Правда, я бы не колеблясь назвал его красивым, – добавил он, с заговорщицким видом улыбнувшись мне.

Я густо покраснела.

– Они снова встретятся после разлуки, – откровенничала Ирен с метрдотелем. Она светилась от гордости, как тетушка, которая, сама будучи старой девой, обожает сватать.

Конечно, ее слова в некотором роде были правдой – и в то же время производили ложное впечатление. Ирен отличалась удивительным умением: ни разу не погрешив против истины, добиваться такого же результата, как от бессовестной лжи.

– Думаю, я смогу помочь, – заключил метрдотель. – Пожалуйста, леди, следуйте за мной.

Зал сверкал, и электрический свет отражался в тонком фарфоре, хрустале, драгоценностях дам и очках господ.

Мой наряд никак не соответствовал столь шикарной обстановке. Впрочем, я же была сельской возлюбленной Чонси и поэтому имела право быть несколько gauche[62], как сказали бы французы. Да, я и впрямь не в своей тарелке, раз начала прибегать к французским словам.

Ни одна встреча меня еще так не страшила. Хотя я жаждала увидеть Пинк опозоренной в глазах Шерлока Холмса, мне не улыбалось, что Ирен придется снова столкнуться с предательством одной и тайным обожанием другого.

Оба представлялись мне опасными, сама не знаю почему.

Наконец я заметила Пинк, которая сидела за столиком на четверых, лицом к нам. Ее маленькая вечерняя сумочка, украшенная бисером, лежала на свободном стуле. Склонив набок голову в той самой очаровательной бархатной шляпке цвета гелиотропа с розовой лентой из тафты, она смотрела на своего собеседника. Нам была видна только его спина.

Как мерзко со стороны мистера Холмса рыться в документах, стараясь прознать о небезупречном рождении Ирен! Как подло со стороны Пинк пустить лондонскую ищейку по следам скандального прошлого моей американской подруги! Руки у меня невольно сжались в кулаки, когда мы начали приближаться к их столику.

Ирен умела напустить на себя бесшабашный вид, когда это требовалось, и только я понимала, насколько уязвима ее творческая натура. Сейчас я представляла себе подругу маленьким ребенком, которого заставили выйти на сцену. Она одинока, у нее нет семьи, кроме труппы добрых, но эксцентричных артистов. Хотя Пинк хлебнула горя со своим мерзким отчимом, у нее, по крайней мере, были мать, братья и сестры. У Ирен же не было никого, кроме меня. Но я появилась гораздо позже. Слишком поздно.

– Боюсь, – начал метрдотель, когда нас еще не могла услышать пара, сидевшая за столиком. Интересно, ему-то чего бояться? – Боюсь, что за этим столиком уже заканчивают обед. – Он остановил проходившего мимо официанта с лицом черным и блестящим, как лакированная кожа, и снова повернулся к нам. – Да, они заказали десерт. «Аляску» (это запеченное мороженое, наше фирменное блюдо) для джентльмена и «Тутти-фрутти», новый рецепт лакомства из мороженого, для леди. Вы бы желали к ним присоединиться?

– О да, – ответила Ирен, начиная старательно, словно дебютантка, стягивать свои белые лайковые перчатки. – Я хочу заказать еще две порции «Тутти-фрутти» для нас. Это все, спасибо.

Метрдотель удалился с поклоном, а мы подошли к столику двух заговорщиков.

Пинк заметила нас первой и покраснела, сравнявшись цветом с лентами на шляпке. Вид у нахалки был потрясенный.

– Моя дорогая Пинк, – обратилась к ней Ирен, – насколько я понимаю, ты используешь иностранных шпионов для наведения справок в архиве, причем тебя особенно интересуют записи, связанные с Нью-Джерси. Не могу сказать, что меня так уж сильно удивили твои действия у меня за спиной. В конце концов, ты беспринципная репортерша, которая объявляет себя совестью общества, в то же время продавая своих знакомых ради броского заголовка в газете. Но меня поражает, что тебе удалось завербовать этого господина, дабы он способствовал твоим грязным целям.

В голосе Ирен звучал праведный гнев. Не хотелось бы мне, чтобы он в эту минуту обратился против меня. Джентльмен, сидевший за столиком, начал медленно поворачиваться.

В ту минуту я даже почувствовала жалость к Шерлоку Холмсу.

Надменный поворот головы был мне знаком. И вот я увидела профиль.

Нет, это был не его профиль. Вовсе не его!

Совсем другой.

Я попыталась сделать вдох и постичь реальность, которую не смели отрицать мои глаза, – и не смогла. Просто замерла, как часы, которые нужно срочно завести.

Вокруг нас раздавался звон фарфора, хрусталя и столовых приборов из чистого серебра. Гудели голоса, и этот звук напоминал волны… бесконечные волны Атлантического океана, вызывающие дурноту… Меня сейчас стошнит, непременно стошнит. Вот сейчас…

Ирен схватила меня за руку, и ее ногти впились мне в запястье между перчаткой и рукавом. Слезы выступили у меня на глазах от боли.

– Мы оставляем вас с вашими заслуженными десертами, – произнесла она с отвращением. Такой тон у нее был только на сцене, когда того требовала роль.

Примадонна резко повернула меня, и что-то звякнуло. Мне показалось, что звенят серебряные ножи и вилки вокруг нас. Но оказалось, что это моя собственная цепочка, которую подарил мне Годфри. Милый Годфри. Он так далеко! Как мне хотелось бы, чтобы сейчас он был рядом!

Между тем меня тащили обратно через весь зал – сквозь оживленную толпу, сверкающую драгоценностями, мимо официантов, вальсирующих с подносами, которые они держали над головой, как щиты. Нам вслед бросали удивленные взгляды.