Книга История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Юрий Рябинин

В 1922 году, как уже говорилось, Александр Иванович с группой единомышленников заявил о создании просоветского Высшего Церковного Управления (ВЦУ), во главе которого сам же и встал. На следующий год он был хиротонисан (посвящен) в епископы. Причем обряд совершили вполне законные с точки зрения церковного права, еще дореволюционного поставления, архиереи, следовательно, и возведение Александра Ивановича в епископский сан нет основания считать незаконным. А еще через год он был произведен в митрополиты и объявлен «Апологетом и Благовестником истины Христовой». То есть, по существу, сделался официальным, признанным государством, главою православной церкви в СССР.

Обновленцев иногда изображают этакими религиозными модернистами, которых можно было узнать по всяким чисто внешним новшествам, внесенным ими в обряд. Самым ярким примером, — без него не обходится ни одно упоминание об обновленцах, — считаются службы в некоторых обновленческих приходах, когда престол выносили из алтаря и устанавливали посреди храма. Действительно какие-то отступления от канонического обряда у обновленцев имелись, но лишь как исключение. Чаще всего они были связаны с языком богослужений: отдельные обновленческие приходы отправляли службы не на церковнославянском, а на современном русском. Но в целом их служба была вполне сходна со службой в «тихоновских» приходах. Бывший обновленец, восьмидесятилетний старец иеромонах Кирилл (Попков), с детства посвятивший себя служению Богу — сначала причетником, а потом и священником, — говорит, что за годы своего служения в разных городах и разных храмах, в том числе и в храме на Калитниковском кладбище, он не видел ни одного обновленческого прихода, где обряд хоть чем-то отличался бы от принятого у «тихоновцев».

Разумеется, привилегированное положение клира «Живой церкви» не могло быть даровано властью из альтруистических побуждений, безвозмездно. За свои привилегии обновленцы должны были отрабатывать сполна. В сущности, они являлись советскими служащими в рясах. И главная обязанность, которая на них возлагалась, заключалась в информировании кого следует об умонастроении паствы. Попросту говоря, им вменялось доносить. И редкий клирик «Живой церкви» этого не делал. Как утверждает иеромонах Кирилл (Попков), был агентом НКВД и сам митрополит Александр Введенский.

Но как ни выслуживались обновленцы, в конце концов, власть все-таки отвернулась от них и отдала предпочтение последователям патриарха Тихона — Русской Православной Церкви. В это время возглавлял РПЦ митрополит Сергий (Страгородский). Разочаровавшись в обновленчестве, он вернулся в «тихоновскую» церковь, причем для этого ему пришлось исполнить обряд покаяния — в одном подряснике с паперти Большого Донского собора он просил прощения за свое заблуждение у собравшихся в монастыре мирян и духовенства.

В 1927 году митрополит Сергий обратился с Посланием (Декларацией) к клирикам и мирянам РПЦ, в котором призывал всех «решительно и бесповоротно становиться на путь лояльности» по отношению к «Советской Власти». В результате «тихоновская» церковь заняла точно ту же верноподданническую позицию, какую обновленцы занимали с 1922 года.

А к 1940-м годам РПЦ настолько уже доказала свою лояльность, что, когда во время войны Сталину, проводившему новую патриотическую политику, потребовалась еще и поддержка церкви, в союзники к себе он призвал именно митрополита Сергия, а не Александра Введенского. И, в общем-то, это было справедливо. Потому что большая часть православной паствы тянулась к немногим «тихоновским» приходам. В то время как многочисленные обновленческие храмы часто оставались полупустыми. Безусловно, делая этот выбор, в Кремле прежде основательно разобрались в настроении масс.

После того, как власть солидаризировалась с РПЦ, для обновленцев наступили трудные времена. Они хотя и владели по-прежнему сотнями храмов по всей стране, но их и без того немногочисленная паства таяла на глазах — люди шли в приходы РПЦ, которые теперь открывались повсюду. Уходили и священники. Если они были законно рукоположены, после обряда покаяния их принимали в РПЦ «в сущем сане».

Митрополит Александр Введенский все эти годы до самой смерти служил в Москве в церкви св. Пимена в Сущеве. В 1941 году он объявил себя Святейшим и Блаженнейшим Патриархом. Однако недолго таковым оставался. Вероятно, это не совпадало с планами каких-то дальновидных политиков в Кремле. И Александру Ивановичу, скорее всего, указали, что слишком уж он погорячился, замахнувшись на патриаршество. Патриархом по воле Сталина вскоре стал Сергий (Страгородский). Незадолго перед смертью Введенский, отчаявшись сохранить обновленчество как влиятельную общегосударственную церковь, пожелал войти в РПЦ, но только с сохранением его архиерейского сана. Ему же поставили условия, что примут в РПЦ только после покаяния и в сане простого священника. Таких условий Введенский не принял. Вскоре он умер. После его смерти остатки «Красной церкви», как прозвали в народе обновленцев, окончательно были поглощены Московской патриархией.

За восточной стеной Всехскорбященской церкви, в аккуратной крепкой оградке, стоят три обелиска черного гранита. Посередине большой, по бокам — два поменьше. На средней широкой плите изображен характерный безбородый профиль архиерея в митрополичьем клобуке и выбита короткая надпись: Митрополит Александр Введенский. 1889–1946. Под боковыми плитами покоятся два сына митрополита — протоиерей Владимир Александрович Введенский (1921–1984) и протодиакон Александр Александрович Введенский (1913–1988). Тут же в оградке похоронены его мать Зинаида Саввична и жена Ольга Федоровна (1891–1963). Оба сына Введенского, после того как обновленчество прекратило существование, были приняты в патриаршую церковь и до самой смерти своей служили в храме на Калитниковском кладбище.

Вокруг церкви находится еще много могил священнослужителей. Но особым почитанием на Калитниковском кладбище с недавних пор стала пользоваться могила одной монахини под огромным гранитным четырехконечным — латинского типа — крестом у южной стены храма. Сюда стали приходить паломники со всей Москвы. Вообще крест этот стоит на кладбище с 1880 года. Эта дата выбита с одной стороны памятника. Но с другой стороны недавно сделана новая надпись: Блаженная старица схимонахиня матушка Ольга. 1871–1973. И это не ошибка. Она действительно почила на 103-м году! Жила блаженная в Москве где-то вблизи Таганки. Но рассказывают, что она никогда не сидела дома. Старица была всегда в пути: она ходила по Москве с котомками в руках и мешками через плечо. И если ей на пути попадался человек с лицом унылым, опечаленным или злобным, она непременно останавливала его и просила помочь ей поднести куда-то ее «багаж». Удивительно, но почему-то никто никогда ей не отказывал. И едва человек брался за матушкины мешки и котомки, печаль и злоба тотчас оставляли его. А, исполнив послушание, он шел дальше уже совершенно умиротворенный. Такое вот существует предание о московской блаженной Ольге, странствовавшей по улицам и избавлявшей людей от смертных грехов — гнева и уныния. Говорят, если повезет, ее можно повстречать в Москве и теперь. Впрочем, может быть, это уже совсем другая блаженная. А почему матушка Ольга оказалась под чужим крестом на кладбище? — понятное дело, некому было ей, одинокой страннице, ставить монументов. Вот и похоронили ее под чужим памятником — в бесхозной могилке.