Книга Московское Время - Юрий Быков

Никто не мог понять, зачем свозит он со всей округи металлолом? Ну, ладно бы сдавал его за деньги – так нет же! Лежали груды ржавого железа на его участке нетронутыми, только забор соорудил он из каких-то металлических листов в круглых отверстиях с зубцами по краям. Ажурный заборчик получился… А эта страсть его (на двоих, правда, с тетей Настей) к разведению домашней живности! В те годы не то что дачники, но и настоящие сельские жители не держали скот. Впрочем, это чудачество имело хотя бы оправдание в виде получаемых молока, мяса и яиц.

Но как было понять, отчего он всегда появляется на людях в белой исподней рубахе – той самой, что заодно с кальсонами на завязках (единственный вариант выпускавшегося тогда мужского белья)? Ко всему прочему, он утверждал, что служил на флоте и время от времени объявлял себя Героем Советского Союза.

Звали его Алексей Николаевич Лялин. Был он голубоглаз, лыс, с широким, гладким лицом – даже, казалось, брови не растут. Между собой дачники называли его Алексей – человек божий или Матрос Железняк. Мало кто с ним общался, поскольку каждый, вздумавший сделать это, наталкивался на отсутствующий взгляд Лялина, что в сочетаниии с его благообразным, смиренным видом производило обескураживающее действие.

В числе тех немногих оказался и Александр Павлович. Виной всему стал гусь Лялина, отчего-то яро невзлюбивший восьмилетнего Сашу. Конечно, птицу зверем не назовешь, но этот грязно-белый, огромный и кусачий гусь все-таки был ничем иным, как заматерелым зверем. Каждый раз подходя к ажурному ржавому забору, Александр Павлович внимательно изучал обстановку и продвигался дальше, лишь если поблизости не видно было и не слышно этого буйного существа. Но существо часто оказывалось еще и коварным, и тогда, напоровшись на засаду, Александр Павлович улепетывал, теряя сандалии, под шум взмахивающих крыльев, шип, а, случалось, и пощипывание лодыжек.

Терпение Александра Павловича кончилось, когда ему пришлось удирать подобным образом на глазах своей подружки Ольки – девочки, жившей на даче по соседству. Оля смеялась от души, прекрасно зная – гусь нападает исключительно на Сашку и ей бояться нечего. Что тут скажешь? Дети жестоки…

Но если в первой Олькиной реакции не было и тени сочувствия, то потом, когда Александр Павлович заявил о своем намерении отомстить птице-зверю, она твердо пообещала ему помочь.

Возмездие должно было свершиться во время гусиной прогулки по полю, которое примыкало к дачному массиву и на которое выходило тыльной стороной хозяйство Лялиных. Это поле целиком было отдано на откуп дачникам и поселковым жителям – на нем они сажали картошку. При таком его использовании почва во многих местах бугрилась комьями, так что набрать их – потверже, да поувесистей – не составляло труда. Ими-то Александр Павлович и решил обстрелять обидчика с безопасной дистанции.

Увы, в назначенное время Олька не пришла.

Александр Павлович лежал в картофельной ботве с запасом отборных комьев земли – поначалу раздосадованный тем, что Олька не выполнила своего обещания, а теперь – на подъеме проснувшегося охотничьего азарта. По его расчетам калитка в заборчике вот-вот откроется, и гусь в сопровождении гарема и Лялина выйдет пастись. Лялин постоит немного, понаблюдает, убедится, что стадо вполне вписалось в мирный пейзаж, и уйдет беречь свое железо. И тогда, чтобы свершить возмездие, будет достаточно и времени, и боеприпасов!

Александр Павлович не ошибся: именно так и произошло. Выждав немного после того, как Лялин скрылся за забором, Александр Павлович поднялся из своего укрытия и бросил первый комок земли. Случился недолет, на который гусь, беззаботно щипавший травку, поднял голову. От обнаруженного на горизонте того самого мальца в соломенном картузе его нервно всколыхнуло, и он кинулся на ненавистный объект. Мерзавец летел со всех лап, безмолвно, напористо, и Александр Павлович на секунду растерялся. Но сколько же, черт возьми, можно отступать! Да еще с таким арсеналом боеприпасов!

И гусь напоролся на шквал огня. Клюнув носом и распластав по земле крылья, гусь затормозил, затем жалобно крякнул и, загалдев, бросился наутек. Было совсем нетрудно попадать по крупному, мясистому телу отступающего противника. Каждый земляной ком разрывался, испуская дымок, и пыльное облачко висело еще потом какое-то время в воздухе, отчего Александру Павловичу казалось, что он стреляет настоящими снарядами.

К сожалению, в своем упоении возмездием Александр Павлович потерял бдительность и позволил голосившему гусю слишком приблизиться к дому. Впрочем, Лялин и без того мог встревожиться: гвалт, поднятый негодяем, переполошил всю живность во дворе, которая отозвалась ему и лаем, и кудахтаньем, и блеяньем. Лишь коты молчали.

В общем, застиг Лялин Александра Павловича врасплох на месте преступления.

– Что же это вы, поганец, вытворяете?! – прокричал Лялин.

Александр Павлович находился от него довольно далеко – тому не догнать! – а потому мог себе позволить удивиться: «вы» и «поганец»… А голос у Лялина высокий, какой-то не мужской – мальчишеский.

– Разве вас учат в школе издеваться над животными?! – продолжал кричать он.

Александр Павлович постоял в раздумье, и, решив ничего не объяснять, пошел прочь.

– Учтите, юноша, я этого так не оставлю!

«Да откуда ему знать, кто я такой! – попытался себя успокоить Александр Павлович. – Молоко я всегда беру у тети Насти, в сарае, и никогда там его не встречал. Как и гуся этого. И вообще: «Человек божий» даже взрослых не всегда признает…».

После ужина Александр Павлович забрался в шалаш, который он соорудил на участке в начале лета. Шалаш был не только местом уединения, но еще и наблюдательным пунктом, так как одна из его сторон являлась частью забора между улицей и дачей, что давало возможность видеть происходящее на дороге, а наоборот – нет. Если, конечно, специально не задаться такой целью. Александр Павлович закурил. Все-таки очень может быть, что этот чертов Матрос Железняк знает, кто он такой: здесь детей-то – он, Олька, да братья Свиридовы.

Только близнецы никуда не ходят, их родители после того, как Толик и Борик посетили его шалаш (курили, конечно!), держат взаперти. Александр Павлович вспомнил, какой скандал устроили Свиридовы-старшие его родителям, требуя «оградить мальчиков от дурного влияния». Да… Тогда отец поговорил с ним жестко… Он вообще человек жесткий – военный, фронтовик. А в конце сказал: «Кури, если дурак. Так и говори себе с каждой затяжкой: я – дурак, я – дурак…».

Александр Павлович погасил сигарету. А теперь еще этот гусь!

Послышались легкие детские шаги, и вскоре Олькино личико прижалось к забору:

– Сашка, ты там?

Александр Павлович обиженно молчал.

– Да там ты! Я тебя вижу! Ну, извини, пожалуйста! Я не могла придти: меня тетя Маруся не пустила, мы с ней усы у клубники обрезали.

– Чего обрезали? – удивленно отозвался Александр Павлович, не сведущий в возделывании садовых культур.

– Так я зайду? Все и расскажу…