Книга Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века - Геннадий Седов

Снова Крым, Черное море — через десять нескончаемых лет! Чувство, будто ты на другой планете: безмятежность, покой. Гостиницы переполнены, квартиры и дачные домики нарасхват. Фланируют по набережной, насыщают йодом легкие худосочные северяне: барышни в панамках, дамы под зонтиками, мужчины в холщовых костюмах и соломенных шляпах, шумная детвора. На центральном пляже не протолкнуться, у дамских кабинок очереди. С наступлением вечера — завывание скрипок в летнем ресторанчике у вокзала, табачный дым, неумолчный гул голосов под сводами сумеречных винных подвальчиков, греческих кофеен, в духанах с пылающими жаровнями. Бродят в кипарисовых аллеях под луной влюбленные парочки — вздохи, поцелуи, пылкие признания.

В санатории политкаторжан на Пушкинской — лекция приехавшего на несколько часов новоиспеченного министра земледелия Чернова. Знаменитость, один из основателей партии социалистов-революционеров, главный ее теоретик. Подтянутый, в летней паре, густые вьющиеся волосы с сединой. Стоя за покрытой красным кумачом трибункой, в библиотечном уголке кратко, выразительно осветил сложившуюся на текущий период времени ситуацию в стране. Свершившаяся революция по всем статьям — эсеровская. Ни одна из политических партий России, включая союзников-большевиков, вожди которой во главе с Ульяновым-Лениным в разгар событий находились кто в ссылке, кто за границей, деятельного участия в сокрушении монархии не принимала. На сегодняшний день перед миллионной по численности партией социалистов-революционеров задача всемирно-исторического значения: не упустить момент, повести страну по пути демократических реформ, осуществить на практике лозунги эсеровской программы.

— Вам, полагаю, они хорошо известны. Напомню главные. Союз крестьянства, пролетариата и трудовой интеллигенции, — загибал для убедительности палец. — Демократический социализм. Говоря иначе, политическая и хозяйственная демократия, которая должна осуществляться через представительство организованных производителей в лице профсоюзов, организованных потребителей в лице кооперативных союзов и, наконец, организованных граждан в лице парламента и местных органов самоуправления. Как видите, цель наша прийти к социализму некапиталистическим путем. Прежде всего с началом преобразования деревни — краеугольного камня русской государственности.

— Как с войной, Виктор Михайлович? — голос с места. — Будем продолжать, или как?

— Что значит «как», простите? — сверкнул тот глазами.

— Я в отношении этих самых. Призывов. Превратить войну империалистическую в войну гражданскую. Рабочим воюющих стран добиваться поражения своих правительств в войне…

— Сочиняют эти безответственные лозунги, — шагнул из-за стола Чернов, — лишенные совести авантюристы! К сожалению, наши бывшие единомышленники, социал-демократы, большевистское ее крыло. Желать поражения своей стране! Отдать родную землю на поругание оккупантам! Простите: понять, а тем более поддержать подобный абсурд я не в состоянии!

— Как в таком случае относиться к товарищу Спиридоновой? — тот же голос. — Ведь она тоже вроде бы за поражение.

— Скажу кратко, — лицо Чернова посуровело, сдвинулась складка на лбу. — У Марии Александровны немалые заслуги перед партией. Испытания, годы каторги. Но эти ее действия я решительным образом осуждаю! Своим авторитетом она увлекает незрелых партийцев в губительную пропасть. Порождает фракционность в наших рядах, противостояние одних групп другим. «Левые» эсеры, «правые» эсеры! В голове не укладывается! Эсеры в этот исторический момент должны быть как никогда сплочены, едины!

— А вы сами на какой стороне, Виктор Михайлович? — чей-то смешок из рядов. — Правой, левой?

— Я центрист, товарищ. Стою на основополагающих принципах партийной программы. Партийного катехизиса, если хотите! И буду защищать его всеми силами своей души…

Сыпались один за другим вопросы. О создании коалиции между Временным правительством и исполнительным комитетом Петроградского совета. О том, где сейчас Ульянов-Ленин? О вступлении в войну на стороне Антанты Американских Cоединенных Штатов.

Чернов обстоятельно отвечал, осведомлялся: понятно ли, согласны ли с его мнением?

Привез с собой свежие партийные издания: «Революционную Россию», «Народный вестник», «Мысль», «Сознательную Россию», «Заветы». Она выбрала на столике библиотеки «Народный вестник», пошла на пляж, устроилась уютно под навесом. Перелистывала пахнущие свежей типографской краской страницы, наткнулась на заметку: «Мысли о войне», стала читать, водя лупой по прыгающим строчкам.

— Фанесса! — услышала знакомый голос.

Подняла голову, улыбнулась: Алексис! Идет босиком по песку, держа в одной руке сандалии, в другой — букетик цветов в обертке.

У нее поклонник — как вам нравится! Местный, намного моложе ее. Грек. Окончил гимназию, учится в местном художественном училище на живописца.

Познакомились в пошивочной мастерской напротив санатория доктора Будзинского, куда она принесла на расшивку пару платьев. Безобразным образом растолстела на санаторных хлебах. Бока в особенности — ни в одно платье не влезешь.

В пошивочной рядом с седоусым мастером трудился племянник, помогавший во время каникул дяде. Юноша с чудным разрезом глаз. Бережно, стараясь не притронуться, снимал с нее мерку, повторял: «Извините!», называл стоявшему у закроечного стола дяде размер ее талии, бедер, груди. Принес потрепанный журнал мод и стаканчик крепкого кофе, пока она дожидалась на продавленном диване, когда дядя прострочит на допотопном «Зингере» вставные клинышки на платьях.

— Сладкий, — произнес улыбаясь. — Три куска положил. Ничего?

— Спасибо, — окинула она его взглядом. — Ничего.

— Вы с семьей на отдыхе? — поинтересовался он. — Или одна?

— Одна, — она продолжала его рассматривать. — Лечусь в санатории для политкаторжан.

— Знаю. Который на Пушкинской?

— Он самый.

Уходила с пакетом под мышкой вдоль парапета набережной, обернулась: он стоял на крылечке в переднике, глядел в ее сторону. Перед тем как спуститься по лестнице, осторожно скосила взгляд: парень не ушел, махал прощально рукой. Появился на следующее утро на пляже, где они делали под руководством инструктора лечебную гимнастику. Праздничный вид: шляпа-канотье, коломенковые брюки, белая рубашка, галстук на шее. В руках цветы. Улыбается широко, как старой знакомой.

Она только что вышла из воды — в прилипшем к телу сатиновом платье до щиколоток. Отжимала на ходу волосы, глядела прищурясь, как он шагает по-журавлиному в лакированных туфлях по песку.

— Здравствуйте, — приподнял он шляпу. — Алексис Георгиади, будущий художник.

Трехкорпусной санаторий политкаторжан с несколькими десятками обитателей обоего пола был наэлектризован любовными страстями. В большинстве своем еще молодые, разлученные на долгие годы с невестами, женихами, возлюбленными, женами, уставшие, психически надломленные, истосковавшиеся по ласкам, зачастую не ведавшие, что это на самом деле значит, обходившиеся в неволе суррогатами любви, самоусладой, ожили душевно и физически под голубым небом Тавриды. Прокалились на солнышке, отъелись, выспались всласть на крахмальных простынях. Огляделись, затосковали, зашарили глазами. «Пришла проблема пола, румяная фефела, и ржет навеселе», по выражению Саши Черного.