Книга Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

При всей удивительности такого совпадения никакой явной или скрытой связи между Стаднюком и Варшавским энкавэдэшник не видел. Но была одна косвенная деталь, не дававшая ему покоя. Он ткнул пером в чернильницу и заново нарисовал квадратик Богдана, вписав в него имя, а затем соединил его линией с квадратиком Варшавского. Варшавский знает о существовании Богдана из дневников Тихонова. А откуда дневники у профессора? Может, он получил их из рук Тихонова? Это не исключено, поскольку о судьбе красноармейца вообще ничего не известно. Всего в экспедицию входило шесть человек, ни один из которых не вернулся. Скорее всего в дневниках Тихонова зафиксирована смерть каждого члена экспедиции. Кто, когда и при каких обстоятельствах погиб. Отсюда можно сделать косвенный вывод о том, что Тихонов остался жив.

«Так… – подумал Дроздов. – Похоже, Варшавский не был со мной до конца откровенен. Скорее всего те дневнички не сгорели, а находятся в его распоряжении, но содержат такие сведения, которыми Варшавский ни с кем не желает делиться. Сука!»

Если же Тихонов погиб одним из последних, то получалась еще более забавная вещь – Варшавский получил дневники непосредственно от Богдана. Однако, зная Богдана, трудно было поверить, что он с кем-то мог поделиться информацией. Тогда Тихонов точно встречался с профессором, и тот наверняка знает о его судьбе.

Дроздов нарисовал квадратик для Тихонова и соединил его линиями с квадратиками Варшавского и Богдана. Получился равнобедренный треугольник. Лишь квадратик Стаднюка в него не вписался.

И все-таки странно, что единственный найденный в Москве реципиент живет прямо напротив одного из самых информированных в этом деле людей.

Сухо затрещал телефонный звонок. Дроздов, продолжая размышлять, взял трубку.

– Дроздов на проводе, – ответил он.

– Это Дементьев. Нечем тебя обрадовать.

– Подробнее можно?

– Докторша, которая была гинекологом на фабрике, три дня назад арестована по какому-то врачебному делу.

– Надеюсь, ее не расстреляли еще? – нахмурился Максим Георгиевич.

– Нет. По ней еще не принимали решения. Там рулит Козакевич. Знаешь его?

– Знаю.

– Если хочешь, я попробую с ним связаться.

– Не надо. Узнай только, где он сейчас. Через часик я заеду.

– Ладно. Погоди, я перезвоню.

Дроздов бросил трубку на рычаг.

«Если это полоса невезения, то она очень вовремя началась, – со злостью подумал он. – Самое время».

Он вернулся к листу с квадратиками, но мысли рассредоточились и упорно не желали идти вдоль начерченных линий.

«Что-то ведь очень важное пришло в голову! – Максим Георгиевич энергично потер лоб. – А! Не нарочно ли мне подсунули Стаднюка? Нет ли за этим чьей-то воли? Может, это наш профессор так забавляется?»

Недобрая мысль о профессоре снова вызвала резкое учащение пульса, но не такое сильное, как в прошлый раз. Стоило отвлечься от этой мысли, как сердцебиение пришло в норму.

«Когда я грохнулся в обморок, мысль тоже была о Варшавском. И тоже недоброго характера. Точно! Вот так старичок! – озарило Максима Георгиевича. – Надо его повнимательнее разработать. Вот со Стаднюком разберусь сейчас и за старикашку…»

Был бы на месте Дроздова не сотрудник четырнадцатого отдела НКВД, он бы отмахнулся от такого совпадения, как от назойливой мухи. Однако Дроздову уже приходилось сталкиваться с делами, в которых фигурировал гипноз. В основном это были кражи и изнасилования.

«А ведь Варшавский, кажется, психолог, – размышлял Дроздов. – Он упоминал об этом в беседе. Значит, что более чем вероятно, он владеет гипнозом. Но у меня нет ни малейшего пробела в памяти! Черт… Маловато у меня информации по гипнозу. А впрочем, вскоре я смогу получить достаточно сведений о нем».

Подумав еще немного, Максим Георгиевич не стал соединять линией квадратик Варшавского и квадратик Стаднюка. Он просто очертил круг, в котором оказался и Павел, и равнобедренный треугольник с ключевыми фигурами по углам.

«Богдан мертв, а начерчен среди живых, – с недовольством подумал Максим Георгиевич. – Не нравится мне это, ох не нравится».

Зазвонил телефон.

– Да, Дроздов.

– Это Дементьев. Козакевич сейчас у себя в кабинете. Заканчивает допросы, но скоро собирается домой.

– Хорошо. Свяжись с ним, скажи, что у меня к нему дельце, но не говори какое.

– Будет сделано, Максим Георгиевич.

– Все. – Дроздов швырнул трубку на рычаг и вызвал Сердюченко. – Бензин есть? – спросил он шофера.

– Имеется. А что, опять ехать? – зевая, спросил ленивый увалень.

– Незамедлительно! – воскликнул Дроздов.

Одеваясь на бегу, он спустился по ступеням крыльца.

– Так, Сердюченко, – сказал он, усевшись на заднее сиденье, – гони в отдел к следователям.

Машина рывком тронулась с места и покатилась в сторону мощеной дороги. Снег кончился, в разрывах туч виднелись звезды, похожие на блестящие льдинки. Под урчание мотора Максим Георгиевич продолжал думать о начерченных на бумаге квадратах. В картине не хватало лишь одного штриха – линии, соединявшей Стаднюка с кем-нибудь из троих ключевых фигур. И если такой штрих, не дай бог, появится, это будет означать, что он, Дроздов, опытная лиса, попался в ловушку к чистоплюю-профессору. Максим Георгиевич постарался припомнить, кто и как собирал для него информацию о кандидатах в реципиенты. Особенно о Стаднюке. Но никакого следа профессорского влияния на принятие именно этого решения выявить не удалось.

«Не оказалось бы тут руки Свержина! – с содроганием подумал энкавэдэшник. – Если он задумал меня подставить, мне точно хана».

Выбравшись из машины у знакомой двери, Дроздов, стараясь не выдать спешки и нервозности, поднялся по лестнице и постучал в дверь Козакевича.

– Дроздов, – громко сказал Максим Георгиевич, не очень быстро, но решительно открывая дверь.

– Заходи, – сказал Козакевич. – Дементьев звонил. Что у тебя стряслось? Садись. Хочешь чаю?

– Он у меня скоро из ушей польется, – отмахнулся Дроздов, протискиваясь в кабинет.

Козакевич сидел за массивным столом, к которому была накрепко привинчена железная настольная лампа. Ее абажур был укреплен на шарнире так, чтобы луч света можно было направить в любую сторону. Сам Козакевич был полускрыт тенью – выглядел он не менее массивно, чем его стол, а очки в круглой оправе казались крохотными на широком лице.

– Чай не водка, много не выпьешь, – вздохнул Дроздов, садясь на стул сбоку от стола Козакевича.

– Можно и водки! – улыбнулся Козакевич, блеснув тремя золотыми зубами. – Я уже отработал. Трудным делом наградили?

Он загремел дверцей сейфа, достал поллитровку «Столичной», два граненых стакана и поставил все перед Дроздовым.