Книга Аэроплан для победителя - Дарья Плещеева

План сложился быстро, и был он наподобие лестницы. Ступенька первая — немедленно мчаться на разведку и понять, что это за флигель такой, как расположен, точно ли в четырнадцатый нумер вход только с улицы, или со стороны пляжа, или даже из соснового леса, который покрывает дюны. Затем по возможности узнать, кто снял этот чертов нумер. Затем — пустить в ход старое правило: доброму молодцу и окно — дверь. То есть — войти к даме не в дверь, а явиться пред ней на манер архангела с пламенеющим мечом, то бишь с револьвером. Но и это еще не все…

Если дама там одна — ее нужно упустить. Чтобы агенты, ждущие у флигеля, пошли за ней, а она привела их к своему тайному логову. Там могут найтись прелюбопытные вещи!

— Я должен телефонировать в Ригу, — сказал Лабрюйер. — Скорее на дачу!

— Стойте, стойте, куда вы?! — закричал Стрельский.

Для выступлений он обувался в дорогие и узкие туфли, а для пешего хождения — растоптанные, и сейчас стоял в одних носках — шелковых, но дырявых.

Орманы знали расписание концертов и спектаклей на штранде, подъезжали к концу и разбирали публику. Так что возле зала Маркуса всегда можно было взять бричку. Лабрюйер прыгнул в первую попавшуюся и минуты три злился, дожидаясь Стрельского. Старик прибежал, уселся и перевел дух.

— Ф-фу! А когда-то я на едином дыхании мог произнести треть монолога Гамлета…

— Едем! — приказал Лабрюйер.

Он уже мечтал, как будет звонить Линдеру и объяснять ему необходимость агентов наружного наблюдения.

Но у калитки ждали Танюша и Николев.

— Вот визитка, — Танюша протянула кусочек плотной бумаги. — Визитка Таубе! Я ее нашла!

— Потом, Тамарочка, потом…

Лабрюйер, все еще немного прихрамывая, поспешил к телефонному аппарату.

Но тут-то и стряслась беда — комната Кокшарова, в которой был подвешен к стенке этот аппарат, оказалась заперта. Хотя кто-то там, несомненно, был. И даже понятно кто — Терская с Кокшаровым. Видимо, решили перед поздним ужином провести полчаса наедине.

А ужин ожидался замечательный — праздновали возвращение Селецкой. Обе дачные хозяйки пекли пироги, из Риги Лабрюйер со Стрельским привезли лакомства и десять фунтов венских сосисок. До сих пор Лабрюйер не знал, что такое — поздние актерские ужины, когда артисткам наплевать на собственную талию, актерам — за завтрашнюю головную боль. Он и сейчас не понимал этой эйфории после концерта или спектакля, этого праздника наперекор всему. На сей раз, правда, повод имелся — но и ужас какой-то в придачу, потому что Селецкая явно желала разговора и объяснения, а он к такому разговору совершенно не был готов. Она будет благодарить, он — отвечать, что его скромная помощь не стоит такой бурной благодарности, и получится какая-то ерунда. Способность привести беседу с женщиной ко маловразумительной ерунде Лабрюйер за собой, увы, знал; хоть Стрельского нанимай, чтобы красиво и артистично поведал Валентине о тайных чувствах…

Но есть ли слово, чтобы определить эти чувства?

Таких слов Лабрюйер побаивался.

Он понимал, что сидеть перед кокшаровской дверью нелепо, даже стыдно, однако аппарат был ему необходим, и он нервничал. Чтобы чем-то занять себя, вытащил из кармана визитку Таубе.

— Фридрих-Иоганн Таубе, — прочитал он. — Ну да, на русский лад — Федор Иванович… как и положено остзейскому немцу… Копельштрассе, ага, — а внизу уже по-русски — Копельская улица, дом четырнадцать. О, и телефонный номер есть!.. И что дальше?..

Каждую минуту улетающего времени он воспринимал болезненно. Разумеется, час после концерта — понятие растяжимое, и «Рижанка» никуда не уйдет, даже если Лабрюйер опоздает… Но пока из Риги доберутся агенты!..

Там, под дверью, его и нашел Стрельский.

— Мой юный друг! — изумился он. — Это как же понимать-то?!

— Телефонный аппарат, — хмуро сказал Лабрюйер. — На дамской даче его нет, а к соседям в такое время ломиться — ну…

— На что вам аппарат?

— Вызвать сюда Мюллера и агентов. Он бы их собрал по городу и привез. Фирста, Лещенко, Амтмана, Григорьева…

— Разве вам для этого не нужно сперва договориться с начальством?

— Я сам себе начальство. А агентам уплачу из тех денег, что прислала «Рижанка»! Это будет уморительно!

И он рассмеялся.

— Валентиночка все спрашивает, где вы, так вот и надо бы… — намекнул Стрельский.

— Ничего не надо, — буркнул Лабрюйер.

За дверью зазвенел смех счастливой женщины.

— Ах, — сказал Стрельский. — И для меня ведь так смеялись… Подошли бы вы к ней, что ли, ручку поцеловали…

— Я просто не знаю, как с ней говорить.

Это была чистая правда, и Стрельский понял.

— Не поступить ли разумнее? — спросил он. — Когда эти голубки улетят из гнездышка, они там погасят свет. Куда выходит окно, мы знаем. Они присоединятся к застолью, а вы в комнату — шмыг! Идем, идем, если вас тут застанут — это будет даже не смешно.

У него хватило такта не сажать Лабрюйера за столом рядом с Валентиной. Стрельский ловко устроил его на самом краешке скамьи.

Стол этот, врытый в землю, был во дворе дамской дачи. В белую беседку после убийства никто из дам даже заходить не желал, а не то что там питаться. Ужин на свежем воздухе, под открытым небом; ужин сплошь из деликатесов; ужин, когда места мало, все жмутся друг к дружке и рождаются непредвиденные объятия; ужин-праздник — вот что получилось у артистов, и никто даже не заикнулся о Сальтерне. Много смеха было, когда труппа рассказывала, как скидывалась на адвоката. Селецкая в конце концов тоже развеселилась, но в меру — слишком недавно были печальные события.

Выждав после прихода Кокшарова и Терской несколько минут, Лабрюйер удрал.

Линдер отсутствовал — его молодая жена сказала, что он поехал отвезти деньги матери, будет через полчаса; телефонного аппарата там нет.

Агент Фирст отсутствовал; соседка, которая обычно звала его к аппарату, ничего объяснить, естественно, не могла.

Агент Лещенко только что был вызван и убежал.

Агент Амтман отравился несвежей печенкой.

Агент Григорьев сказал, что у него был неприятный разговор с Горнфельдом, так что в ближайшее время он будет выполнять только поручения инспекторов сыскной полиции.

Агент Самойлов, которого беспокоить не хотелось, попросил, чтобы Лабрюйер телефонировал Линдеру, а тот — ему, с подтверждением, что можно действовать…

А время шло…

В комнату Кокшарова, где Лабрюйер маялся с телефонным аппаратом, заглянул Николев.

— Тамарочка сказала, что вы непременно здесь. Приходите к столу!

Лабрюйер посмотрел на юношу — и решился.

— Николев, я сейчас пойду в беседку, приведите туда Тамарочку. Да — и Стрельского!