Книга Маленькие дети - Том Перротта

До отеля они добирались минут пятнадцать, и всю дорогу президент говорил о последних событиях в клубе. Часть из них была уже известна Ричарду по фотографиям на сайте. Они уже подъехали к стоянке «Холидэй-инн», когда Ричард вдруг вспомнил, почему лицо президента показалось ему таким знакомым: на одной из многочисленных фотографий, посвященных «встречам в бассейне», абсолютно голый Уолтер сидел на краешке этого бассейна, держа в одной руке бутылку пива, а другую положив на плечо такого же голого пожилого мужчины с глубокими морщинами и печальным седым газончиком на груди. Они о чем-то оживленно беседовали, по всей видимости не обращая никакого внимания на то, что в паре метров от них Кэй занималась сексом с каким-то лысым здоровяком.

— Может, хотите выпить чего-нибудь? — предложил Уолтер, останавливаясь у входа. — После того как зарегистрируетесь, я имею в виду.

— Спасибо, наверное, нет. Я что-то действительно устал. Еще живу по часам Восточного побережья.

Уолтер сочувственно кивнул:

— Да уж, эти смены поясов… В таком случае завтра утром ровно в одиннадцать спускайтесь в вестибюль. Опоздавших не ждем.

— Приду, — пообещал Ричард и поднял правую руку. — Слово скаута.

Уолтер засмеялся:

— Слово скаута? Мне это нравится.

* * *

Кэрол потребовала, чтобы он приехал в больницу немедленно.

— Вызови такси, — сказала она. — И объясни им, что это очень срочно.

Ронни повесил трубку, и ему пришлось схватиться за стол, потому что ноги вдруг отказались держать его. Вот оно. Он понял это по голосу сестры и даже по тому, что она соизволила лично поговорить с ним, впервые за несколько лет. Даже всю последнюю неделю, пока их мать находилась в критическом состоянии, Кэрол все-таки умудрялась устраивать так, что они ни разу не встретились у ее постели. Если ей надо было что-то сообщить Ронни, она использовала для этого Берту, будто знала, как ему это неприятно.

Он оглядел кухню сквозь какой-то липкий туман. Все предметы здесь еще хранили и излучали присутствие матери: светло-зеленые чайник и тостер: отставшие кое-где от стены обои с рисунками всяких трав и специй, под каждой из которых было предусмотрительно написано название; коричневые аптечные пузырьки с лекарствами, выстроившиеся на подоконнике, как бравые солдатики, все повернутые этикетками вперед. Невозможно было поверить, что она уже никогда не придет сюда. От одной этой мысли у Ронни закружилась голова, и он испугался так, словно стоял на высоком балконе без всякого ограждения и смотрел вниз на пустую стоянку.

— Пожалуйста, — попросил он и поднял глаза к потолку где, вероятно, находился тот Бог, в которого верила его глупая мать. — Пожалуйста, черт тебя побери, сделай так, чтобы она не умерла.

* * *

У пожилого таксиста было что-то не в порядке с носом: его покрывали какие-то шишки, и он напоминал розовую цветную капусту, почему-то выросшую посреди лица. Ронни ему посочувствовал. Наверное, нелегко прожить свои лучшие годы с таким украшением.

— Куда? — буркнул таксист.

— В Пресвитеринскую больницу. Моя мать там в отделении интенсивной терапии. — Водитель никак не среагировал на это сообщение, не выразил сочувствия, не сказал, что ему жаль или еще какую-нибудь ерунду, которую люди обычно говорят в таких случаях, но Ронни все равно продолжил: — У нее на прошлой неделе случился удар. Очень серьезный. Мы даже не знаем, выкарабкается ли она.

Он говорил, обращаясь не к таксисту, а к его лицензии, висящей на козырьке напротив пассажирского сиденья. На лицензии было написано «УЭНДЕЛЛ ДЕГРО», и имелась его фотография в профиль, похожая на иллюстрацию из медицинского учебника.

Уэнделл слушал какую-то передачу о политике. Голос ведущего был знаком Ронни, но он никак не мог вспомнить его имя — один из этих профессиональных говорунов с готовыми ответами на все вопросы. До того как сесть в тюрьму, Ронни слушал много таких передач и даже иногда мечтал о том, что закончит специальные курсы и будет вести собственную интерактивную передачу на радио. Перспектива по два часа в день высказывать людям все, что о них думаешь, и ставить на место всяких идиотов, которые сумели дозвониться, хотя не могут и двух слов правильно связать, казалась ему очень привлекательной. Извините за любопытство, Фрэнк, но что там у вас в голове — мозги или дерьмо?

— Ее пришлось подключить к аппарату искусственного дыхания, — продолжал он. — Она не говорит и вообще ничего не делает. Просто лежит весь день и смотрит в потолок.

Уродец Уэнделл прибавил звук, словно нарочно старался заглушить Ронни. Ведущий нес что-то про Гари Кондита и про то, что, если у того осталась хоть капля совести, он должен немедленно уйти из конгресса и поведать всем о том, что он сделал с несчастной девушкой. Ронни заговорил еще громче, чем радио:

— Она хорошая женщина. Одна воспитала двух детей. Никогда никому не причинила зла. Лучше человека просто не найти.

Ублюдок даже не кивнул. Вместо этого опустил стекло, громко отхаркнулся и плюнул на дорогу.

Молодец, Уэнделл. Высокий класс.

— А как у вас? — спросил Ронни, пока на светофоре они бесконечно долго ждали зеленого света. — Ваша мать жива?

Уэнделл развернулся к нему всем телом. В фас его нос выглядел еще хуже, чем в профиль.

— Ты думаешь, я не знаю, кто ты такой? — грозно спросил он. — Тебе еще повезло, что я не вышвырнул тебя из машины!

— Простите, — пробормотал Ронни. — Я просто хотел поговорить. Незачем так ужасно расстраиваться.

Уэнделл выключил радио, и остаток дороги они проделали в молчании. Когда машина остановилась перед главным входом, Ронни протянул ему двадцать долларов. Счетчик показывал четырнадцать.

— Оставь себе сдачу, — сказал он. — Может, хватит на новый нос.

* * *

Сара была уверена, что им обязательно что-нибудь помешает. Всегда что-нибудь мешает. Когда в дело вмешиваются дети, даже самый простой план имеет обыкновение срываться. Через пятнадцать минут после того, как они с Люси вернулись из бассейна, позвонил Ричард. Он немного поговорил о погоде в Калифорнии, а потом перешел к главному:

— Послушай, я, наверное, не прилечу.

— Почему? У тебя рейс откладывается?

— Нет, дело не в рейсе. Дело в нас.

Он сказал, что собирается провести остаток отпуска в Сан-Диего, все обдумать и, возможно, переехать туда навсегда. Ему уже давно хотелось каких-то перемен и всегда нравилась Калифорния.

— Нам вообще не следовало жениться, — грустно добавил он, и эта грусть в его голосе напомнила Саре о том, как сильно он ей нравился, пока все не стало так плохо. — Ты это понимаешь не хуже меня.

— О черт! — неожиданно для самой себя сказала она. — Черт, черт!

— Ты расстроилась? Я думал, ты, наоборот, почувствуешь облегчение.