Книга Ее я - Реза Амир-Хани

– Вывернулся, как кот! Как тебя ни кинь, всё на четыре лапы приземлишься. Но проблем нет, бери своего друга. Только отныне, если хочешь взять с собой друга, то не ходи вокруг да около, а вот так, – дед показал мне открытую и выпрямленную ладонь, – говори вот так же ясно и просто: хочу поехать с другом. Дружба не нуждается в оправданиях… Говори просто и открыто! Ничего плохого в этом нет. Лучше, чем разводить рассуждения о том, что, мол, я сын моего отца, а с сыном Искандера в Кербелу не пустят… Кто сказал, что в Кербелу плохих мусульман не пускают? Если стол Аллаха – это месяц поста, а стол имама Хусейна – месяц мохаррам, то за стол имама Хусейна посадят того, кого не посадят за стол Аллаха. То, что мы Карима не взяли в Кербелу, – ты сам знаешь, это по другим причинам было. А сейчас бери его с собой. Никто проблем не видит, и рассуждать нечего…

* * *

Как говорил Карим, мы «причепурили» «Шевроле» и поехали. Это было первое мое дальнее путешествие без деда или матери. И как же много мы смеялись с Каримом по пути! Останавливались чуть ли не в каждом кафе, попадавшимся по дороге. Пока проверишь уровень масла, воду в радиаторе, Карим уже входит в заведение и там начинает свое шутовство. На эти представления он был мастер, не хуже джинна. Для местных крестьян на этой пустынной дороге уже сам вид двух юношей и черного «Шевроле» был в диковинку, а он еще огорошивал их вопросом:

– Далеко отсюда до германской границы?

Люди впадали в ступор от растерянности. Хозяин кофейни, допустим, имел уже и ламповый приемник и даже слышал что-то о Германии, Гитлере и «высшей расе», но для него все это было так непонятно, что он только качал головой:

– Господа молодые… Очень далеко! Даже и не прикинуть, сколько, да и по этой ли дороге? Отсюда до Казвина двадцать фарсахов, потом – Зенджан, Тебриз… Спаси Аллах, не знаю я, да и зачем вам германская-то граница?

Карим, напустив на себя важный вид, объяснял:

– Не уверен, в курсе вы или нет… Фюрер выразил желание, чтобы я привез к нему этого человека. – И он указывал на меня. – Этот господин принадлежит к чистой арийской расе. Таких, как он, во всем мире, может, двое-трое, не больше. Потому вождь арийцев и пожелал его увидеть, для чего немецкое посольство в Тегеране предоставило мне «Шевроле».

…Кто были посетители кофейни? Сельские хозяева, батраки, подозрительные личности, похожие на скупщиков краденого. Кое-кто из них, глядя на меня, рот раскрывал от удивления, а вот я рта открыть не мог, так как боялся расхохотаться. Тогда бы нас сельские жители угостили тумаками на славу. Но пока они расспрашивали Карима:

– Ваша милость! А как определили, что этот господин принадлежит к чистой арийской расе?

Карим, подняв брови и состроив философическое выражение лица, объяснял:

– Ничего сверхъестественного! Есть способы… Вот ты, например, друг! – Он подзывал одного из местных крестьян. – Открой рот, пожалуйста… Прошу полной тишины! Всех попрошу помолчать… Духанщик! Будь добр, блюдце дай мне чистое…

Все молча наблюдали за Каримом. Он вначале внимательно пересчитал зубы добровольца, затем легонько постучал блюдцем по его верхним резцам, вслушиваясь в звук. Когда звук стих, он еще раз приложил блюдце к уху и объявил:

– Нет! Не то. Жаль, жаль! Не повезло тебе… Ни мать твоя, ни отец не были чистыми арийцами… Происхождение местное. Не сошлись на тебе звезды, братец! И в дедовом поколении чистых арийцев не было… В противном случае я бы это определил, и в том же «Шевроле» отвезли бы тебя в Германию. Место в машине есть, но, увы…

Огорченный доброволец отходил, и разгорался настоящий бой за то, кому пройти осмотр следующим. У нового добровольца был, как правило, тот же результат, хотя некоторым везло чуть больше:

– У тебя в роду были чистые арийцы, но в конечном итоге… Как бы это выразиться? Настоящей крови небольшой все-таки процент… Понимаешь меня?!

К следующему добровольцу подход был иной:

– Пройдись, пожалуйста, гусиным шагом: сидя на корточках, руки за голову… Семь раз скажи по-немецки «бетроффен верден кан»… Клянусь Аллахом, произношение отличное! А ну-ка рубашку сними… Посчитаем количество ребер… Нет!.. Увы… Одного ребра не хватает… В обычной жизни это не вредит, но при высоких критериях… Ведь война! Это не шутки. Если солдат не принадлежит к высшей расе, он не победит…

Крестьяне не знали, что и думать. Двоим Карим пообещал, что замолвит за них словечко. Оговаривался, правда:

– Чистоты расы в тебе нет, есть смесь, но, возможно, что-то для тебя мы сделаем. Я поговорю, а там – как Всевышний решит!

Крестьяне благодарили Карима и возносили молитвы за его родителей. Пытались поцеловать ему руку, и я помню, как один сказал:

– Ваше благородие! А если мы, по воле Аллаха и вашей милостью, попадем-таки в Германию, какова будет участь супруги, матери моих детей? Ее можно будет взять?

Я бы на месте Карима сказал, что это не предусмотрено, но Карим был мастер классом выше. Немного подумав, он выразил на лице сожаление и сказал так:

– Видишь ли… Ты делаешь именно то, что раздражает фюрера… Ты разумный человек, у тебя мама в порядке, папа в порядке, и я только что сказал тебе: может быть… Может быть, тебе я смогу помочь! Но человека еще в деревню не пустили, а он уже спрашивает, где дом старосты. У тебя жена ведь не принадлежит к арийской расе? Принадлежит? То есть ты хочешь, чтобы я ее обследовал?

Доброволец начинал колебаться:

– Не знаю, спаси Аллах… Думаю, что нет… Нет! Нет! Не надо ее обследовать…

– Ну ты это сам можешь сделать… Если тебе выпадет шанс поехать, придется, конечно, еще обследования проходить, а если определят, что ты чистой арийской расы, тогда в голове почесать тебе некогда станет – приспособят тебя к делу размножения… Как цыплят разводят, знаешь? Вот нечто вроде этого. Приведут к тебе хорошеньких немецких курочек, а ты будешь вроде петуха. Понимаешь? А ты говоришь – мать твоих детей…

Мысль о немецких курицах и петухах, как видно, озадачила собеседника, образ супруги также не давал покоя – в итоге крестьянин пришел в сильнейшее замешательство.

– Ваше благородие! Запутался я совсем! Подумать я должен…

Мое терпение закончилось, и я строго напомнил Кариму, что нам пора ехать. Мы, дескать, опаздываем. А Карим, кажется, уже сам поверил, что мы едем действительно в Германию, и объяснял собравшимся:

– Если этот господин рассердится, он может обругать меня на девятнадцати языках, которыми владеет! Да если бы только обругать – он всю жизнь мою в пыль превратить может… В общем, надо ехать!

Духанщику Карим объявил:

– Этот господин всех угостил, так что с них платы не берите!

Приложив руку к груди, хозяин кофейни поклонился. Карим щедро дал ему на чай из дедовых денег, и мы вышли к машине, сопровождаемые крестьянами. Ко мне они боялись приблизиться, а вот машину окружали и притрагивались к ней. Кажется, она представлялась им чем-то вроде собственности самого вождя арийцев. В деревне под названием Эштехард к отъезжающей машине подбежал сельский староста. Подчеркивая свою обособленность от крестьян, общавшихся с Каримом, он направился ко мне и вручил мне письмо, попытался всучить и корзинку яиц. От яиц я отказался, а письмо пришлось взять; на нем едва чернила просохли…