Книга Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - Виталий Оппоков

6. Зиновьев — близкий друг Ленина. Вместе с ним принимал участие в работе мюнхенской газеты „Колокол“, о чем было уже упомянуто. Зиновьев участвовал вместе с Лениным в оправдании провокатора Малиновского и был ближайшим сотрудником Ленина по проведению пораженческих идей.

7. Троцкий, работал вместе с Парвусом до войны в Вене в газете „Правда“. Во время войны Троцкий издавал в Париже газеты „Наше слово“ и „Голос“. Эти газеты издавались на австрийские и германские деньги, передаваемые Парвусом Троцкому. Одновременно с сим Троцкий сотрудничал в России в газете „Красная мысль“ под псевдонимом „Антилот“,[203]причем писал статьи патриотического направления. В Париже о гибели „Лузитании“ он написал ярко германофильскую заметку. Троцкий прекрасно осведомлен о провокаторской деятельности Парвуса. Главным сотрудником Троцкого был Юлий Мартов.[204]К газете был причастен румынский революционер Раковский, австрийский агент, болгарин по происхождению. Часть денег передавалась Троцкому и Раковскому.

8. Коллонтай, по приглашению американских немцев во время войны ездила в Америку, где вела пропаганду против соц. — дем. меньшевиков всех стран. После революции Коллонтай ездила в Финляндию для пропаганды отделения ее от России.[205]Единомышленница Ленина.

9. Луначарский, проживая в Женеве, был дружен с Гальбо, редактором пацифистской газеты „Дедан“, получившей начало в доме германца Ишебера и издаваемой на немецкие деньги. Друг Горького…».[206]

В материалах следствия оседали, как их ни «пытался скрыть» ас контрразведки Медведев, и «источники» подобных агентурных сведений. Так, в протоколе осмотра одного из них от 5 сентября 1917 года описана выдержка из дневника подпоручика лейб-гвардейского Петроградского полка Тимрота, помогавшего, по всей видимости, союзникам побеждать немцев во Франции. Правда, о боевой деятельности бдительного подпоручика трудно судить, поскольку выписку из своего дневника он делал по поручению русской контрразведки в парижском отеле «Сен-Жам» (на русском языке) о своих кутежах… в Стокгольме. «Собственноручная выписка» Тимрота заканчивалась препроводительной записью: «Настоящую выписку представляю на зависящее распоряжение. Причем добавляю, что подпор. Тимрот, представляя право использовать содержание, как то будет нужно, просил не оглашать ни названия полка, ни его фамилии. Подлинность события подпоручик Тимрот обязуется, в случае нужды, подтвердить под присягой. Полковник Колонтаев (подпись). Военному агенту во Франции полковнику г. Игнатьеву. 5/18 июля 1917. Париж». Трудно судить, то ли Тимрот дал эти сведения взамен на обещание не подвергать его наказанию за то, что в военное время оказался не только вне расположения полка, но в совершенно другом городе, да еще в другой стране, причем там, где «свили свое шпионское гнездо немцы и русские большевики», то ли по какой другой причине. События же он описывал так. 4 июня 1917 года он вместе с компанией «ужинал» на террасе стокгольмского «Гранд-отеля». Наудачу, рядом с их столиком расположился «вдвоем с кем-то пресловутый фон Луциус, германский посол в Стокгольме», причем, еще на большую удачу, изрядно выпивший. Впрочем, «его собеседник не менее». В разговоре, отвечая на вопрос или замечание собутыльника, фон Луциус сказал «буквально следующее». Дальше приводилась фраза на немецком языке и комментарий, что, дескать, произносилась она скороговоркой (пьяным-то изрядно человеком!), но смысл ее для подпоручика (видимо, трезвого как стеклышко!) был «яснее и проще стакана воды». И вот это «буквально следующее», произнесенное «скороговоркой» пьяным языком, позволило прозорливому Тимроту заключить, что «и стало для меня все ясно». Настолько ясно, что об этом даже догадался собеседник фон Луциуса, который дернул посла за рукав, указывая глазами на соседний «трезвый» столик. Немцы ушли, а Тимрот поторопился занести в дневник (тоже неизвестно, то ли там, на террасе «Гранд-отеля», то ли уже в номере) «смысл пьяной скороговорки», пометив запись: «Стокгольм, 4 июня н. ст. 1917…» Но скорее всего, что это произошло уже в Париже. Это подсказывает протокол осмотра «документа», составленный судебным следователем 24-го участка Петрограда Л.Г. Сергиевским. «Подлинная выписка» из дневника подпоручика Тимрота, по утверждению следователя, представляет из себя «небольшого размера лист почтовой белой бумаги с печатным бланком на французском языке парижского отеля „Сен-Жам“ с указанием его местонахождения и номеров телефона». Рассказ о своих похождениях Тимрот передал полковнику Колонтаеву, тот русскому военному агенту во Франции полковнику Игнатьеву, ну а тот — «на усмотрение представителя Временного правительства». В Петрограде немецкую фразу, скопированную «буквально» русским лейб-гвардейцем с уст германского посла в Стокгольме, перевели «через посредство приглашенной переводчицы Зинаиды Борисовны Араповой-Сидоровой, проживающей по Кирочной ул. в доме № 436, кв. 28».[207]Текст же этой фразы, так осенивший, а может, и протрезвивший Тимрота, на русском языке звучал так: «Не может быть никакой речи, Ленин нам очень дорого обходится. Он сберегает нашу кровь, которая во много раз дороже, чем золото».[208]