Книга Мужеедка - Джиджи Леванджи Грэйзер

Кларисса всегда оказывалась гостем за чьим-то столом: «Климат» не тратился на собственный столик. Рассчитанные на восемь-десять человек, столы обходились в сумму от десяти до двадцати пяти тысяч долларов. Поначалу Кларисса наслаждалась ролью нежданного гостя. Светская публика была рада пообщаться с журналистом «Климата», где отродясь ни о ком не написали дурного слова. Шерон Стоун поделилась трагической историей о неудачной стрижке. Сильвестр Сталлоне без умолку вещал о НЛО и о неких «черных вертолетах». Рослый блондин с телевидения, говоривший со среднезападным акцентом, даже пытался заигрывать с Клариссой, несмотря на то что она была уже на шестом месяце, то бишь глубоко беременна. Она сама не знала, чувствовать себя польщенной или прийти в ужас.

Кларисса убедилась в давнем подозрении, что большинство звезд немыслимо скучны. Вскоре ей надоело толкаться вокруг знаменитостей. Необходимость разыгрывать из себя преданную поклонницу и зачарованную слушательницу лишала ее остатков жизненных сил. И хуже всего, что ни одна строчка из ее творений так и не увидела свет в журнале «Климат», хотя она честно и искренне описывала все свои походы.

«Звезда телесериалов с задницей плоской, как штат Канзас, и следами неудачной инъекции ботокса, в платье от Донателлы Версаче (коллекция прошлого года), которое ей совершенно не к лицу (и к чему, позвольте спросить, пренебрегать лифчиком?), весь вечер пилила мужа за не слишком удачный выбор основного блюда. В чем бедный мальчик провинился? Заказал стейк «шатобриан» вместо пасты. Звезда-то, оказывается, воинствующая вегетарианка. В отличие от своего знаменитого персонажа она напрочь лишена чувства юмора и выглядит не здоровее Бет из «Маленьких женщин»».

В «Климате» от всего этого осталась следующая подпись под фотографией актрисы: «Ленни Гиббинс, знаменитая защитница прав животных, в восхитительном наряде от Ральфа Лорана, обменивалась шутками со своим мужем Гибби Гиббинсом по поводу заказанного им стейка».

— Вы когда-нибудь напечатаете меня? — поинтересовалась Кларисса у Морган, лежа на полу в офисе с задранными на диван отекшими ногами.

— Нет.

Кларисса задумалась. Зачем тогда время терять? Но, сказать по правде, хотя вся эта светская суета особого удовольствия и не доставляла, Клариссе нравилось о ней писать. Пусть ее рассуждения никто не печатал, но в редакции, по крайней мере, они производили фурор. Здесь о Клариссе уже ходили легенды. Публика покруче, чем она сама (двадцати-, двадцатипятилетние, с козлиными бородками и устойчивой зависимостью от викодина), цитировала Клариссе ее собственные остроты.

— А если все-таки попро…

— Нет. У тебя есть расписание на эту неделю? — спросила Морган.

— Момент, сама догадаюсь. Три шоу в Хилтоне?

— Одно из них может оказаться довольно забавным. Держи, на сегодня. — Морган бросила Клариссе трехмерное приглашение в виде тубы. Напечатать такие, должно быть, стоило целое состояние. — Вначале аукцион.

— Ненавижу аукционы. Вечно там продают беззащитных щенков Лабрадора мерзким, гадким детишкам, которым еще даже нос у хирурга не успели исправить. Я это точно знаю, потому что сама была такой.

— То есть ты не хочешь туда идти? — уточнила Морган.

— Да, я не хочу туда идти.

— А говорят, у них суперская халява.

Слабостью Клариссы, когда речь заходила о благотворительных обедах, были халявные сумки, которые раздавали в конце вечеринки всем присутствующим. И неважно, что сами сумки были слишком большими и чаще всего холщовыми, из тех, что обычно берут с собой на пляж. Главное — содержимое. Внутри можно было обнаружить брошюры от устроителей ярмарки, с дорогими золотыми и серебряными рекламами на всю страницу (и дешевыми черно-белыми объявлениями на полстранички, чаще всего какой-нибудь бухгалтерской фирмы или чьей-нибудь бабушки), шампуни, лосьоны для волос, губную помаду, парфюм или грошовую безделушку, которую Кларисса всегда могла подарить матери. В последний раз там оказалась фарфоровая карусельная лошадка, играющая песенку про дождь; жуткая гадость, но мамуля пришла в восторг. Из-за этих халявных наборов между влиятельными, богатыми людьми случалось больше драк, чем во время тюремных бунтов. На последнем благотворительном обеде, посвященном то ли куриной слепоте, то ли изнасилованиям несовершеннолетних (Кларисса никогда даже не пыталась запомнить все эти глупости), старуха в бриллиантах миллиона на полтора долларов отпихнула Клариссу так, что та едва не родила, — лишь бы первой добраться до столика с бесплатными сумками. Никто не мог устоять перед халявой.

Через пару часов после встречи с Морган Кларисса сидела голой попой на полу своего стенного шкафа, похожая на ультрасовременную рубенсовскую модель: пышка с французским маникюром. И ей нечего было надеть.

Серьезно. Это вам не привычные причитания типа «О боже, надеть абсолютно нечего!», а холодный и беспощадный реализм: надеть и впрямь было нечего.

За последние двадцать четыре часа ее тело переросло весь гардероб. Точнее сказать, ее задница переросла гардероб. Все платья, даже «модные» наряды для беременных цз «дышащей» ткани, внезапно взбунтовались. Кларисса, в чем мать родила, поднялась на ноги — не без помощи стены. Нужно смотреть правде в глаза. Она не из тех миленьких беременных мамочек, которые младенцев носят, как аксессуар к модному прикиду. Кларисса носила ребенка не только в животе, как баскетбольный мяч, но и в заднице, руках, лодыжках, коленках, пальцах, в носу… Даже мочки ушей у нее подозрительно увеличились.

Соски были похожи на те самые НЛО, о которых трепался Сталлоне; странно, что черные вертолеты еще не попытались их сбить.

Она позвонила Грэйви.

— Я толстая, голая и опаздываю.

— Давай по одному факту за раз. Да, ты толстая.

— Голая.

— Приходится верить на слово.

— Опаздываю.

— Опаздываешь на очередную благотворительную вечеринку, где богачам раздают дармовые презенты? Зачем ты туда ходишь?

— Это моя работа, моя карьера, mi vida. Кстати, есть лишний билетик. Хочешь?

Грэйви пару раз посещала с ней благотворительные обеды, но ей это сразу осточертело, как только Гарри Шендлинг прицепился с вопросом, настоящая ли у нее грудь.

— Нет.

— Тебе все равно нечем заняться.

— Сочиню что-нибудь. В чем проблема?

— У меня нет одежды.

— Черная лайкра?

— Я ее надевала. Пять раз подряд. Больше не могу. Не могу — и все тут.

Кларисса с ненавистью глянула на черное платье для беременных и молча поклялась никогда больше не носить лайкру. Ей хотелось шерсти и хлопка. На худой конец, акрила.

— Кларисса, ты и впрямь считаешь, что кто-нибудь обращает внимание на твои тряпки? Ты беременна, и ты на службе. Никому до тебя нет дела. Если что и заметят, так только убойное содержимое декольте.