Книга Букет кактусов - Лариса Уварова

– Очухался? Хорошо. Смотри – узнаешь своя «осветительная»? Ай-яй-яй, Шмон! А ты обманывала, что будем обходиться без спецэффект...

Мыздеев повел вокруг мутным взглядом. В самом деле, это был чуланчик над его гостиной, залитый ярким электрическим светом. От большого скопления народа он казался еще более крохотным, чем был на самом деле. Хозяин дома узнавал его – и не узнавал. Вьет отступил, чтобы Сергею было лучше видно, и два узкоглазых головореза подтолкнули его поближе к «спецэффекту».

За ящиком с метлахской плиткой стоял низенький штатив-треног, на котором было укреплено нечто вроде миниатюрной кинокамеры. Ее объектив был нацелен почему-то в пол чулана – вернее, в широкую щель пола. Рядом стояло какое-то устройство наподобие магнитофона с наушниками, а на ящике – одноразовая тарелка с остатками пищи и консервная банка с несколькими окурками. Они еще наполняли комнатушку едким запахом дешевых сигарет.

– Что это, ребята?! Откуда?..

Вьетнамец с Паневичем весело переглянулись: шутник он, однако, наш Сережа! Впрочем, несчастный не ждал от них ответа. Он и сам догадался, что это такое, хотя не особенно разбирался в шпионской технике. Из глубин его смятенного сознания поднималось и заполняло все существо бывшего прокурора мутное, тошнотворное откровение: «Это конец, конец...» Но сознание отказывалось верить, оно еще сопротивлялось.

– Господи! Я впервые все это вижу. Я не имею к этому никакого отношения!

– В первое еще можно поверить, но во второе – извиняй, браток! Если б такой магазин обнаружился на чердаке у меня дома – ты поверил бы, что я не имею к этому отношения?

Конечно, он не поверил бы. И никто бы не поверил. Никто не поверит сейчас и ему самому. Это конец!

– Падлы уголовные! Сволочи! Вы же знаете, что это не я. Вы сами все это мне подложили, чтобы разделаться со мной. Вы боялись, что я стану прокурором области, и вам надо будет делиться властью. Ну погодите...

– Нет, ты только послушай, что он несет! Да я его сейчас, суку...

Вьетнамец резко шагнул Бугру наперерез, придвинул свое страшное лицо к самым глазам Мыздеева.

– Послушай, ты, прокурора! Твой голова совсем плохо работал, потому что ты уже пачкала свой штаны. Чтобы разделаться с такой трусливый собака, как ты, Вьет совсем не нужно было делать этот театр. И Бугор тоже не нужно. Вьет нужно было сказать только один слово – и ты была бы мертвец.

– Какой же ты козел, роднуля! – с сожалением вставил Паневич.

– Пока ты была с нами, разве Вьет сказал такой нехороший слово? Нет, не сказал. Ты была мой друг. Я так думал! Но ты захотела стать самый умный. Умнее Вьетнамец! Ты ела из мой рука, а сам осталась настоящий ментовский сука! Ты пригласила нас как свой гость и посадила здесь наверху свой человек, чтобы делать красивый фильм, а потом шантаж...

– Нет, Вьет, голубчик! Клянусь тебе! Какой шантаж, что ты... Если это не вы с Леником – значит, меня подставили. Кто-то еще подставил, кто-то третий.

– Ты сам себя подставила, Шмон. Теперь не обижаться!

– Не убивайте меня, ребята! Братки... Мне плохо! Здесь душно, мне надо выйти... Пожалуйста, давайте выйдем отсюда!

Несколько секунд назад в мозгу Сергея Юрьевича родилась последняя безумная надежда. Он вспомнил, что его загородный дом, помимо обычной, внешней сигнализации, снабжен так называемой внутренней, целой сетью замаскированных под бытовые предметы сигнальных устройств, связанных с центральным пультом в дежурке. Ближайшее из них находилось в нескольких метрах от двери чуланчика, на выходе из «аппендикса» в галерею. Если б только добраться до той заветной кнопочки, похожей на сучок в обшивке стены. Начальник его охраны, Леха Хохряков, – парень недалекий, но свое дело знает. Если он еще жив – а стрельбы пока не было слышно, – он что-нибудь предпримет. Обязательно предпримет!

Сквозь эти лихорадочные, сбивчивые мысли он услышал, как заржал сука Паневич.

– Слышь, Вьет! Выведи его на лестницу, пущай дыхнет воздухом. А то еще подохнет, а мы и не попользуемся!

Азиат сделал знак рукой, и боевики подтолкнули Мыздеева к выходу. Видя, что бывшему прокурору совсем худо, они привалили его к стенке как мешок с картошкой и, поддерживая плечами, стали разминать затекшие руки. Улучив момент, Сергей Юрьевич что было силы рванул одного из стражей за рукав куртки, и тщедушный кхмер, потеряв равновесие, рухнул под ноги своему товарищу. Перепрыгнув через упавшего с резвостью, неожиданной для ста семи килограммов живого веса, хозяин дома одним прыжком преодолел несколько ступенек лестницы. В спину ему летели гортанные вопли, щелканье автоматных затворов и отрывистый лай Вьетнамца: «Не стрелять!»

Он навалился на сигнальный «сучок» всей своей тяжестью и не отпускал до тех пор, пока сзади на него ни набросились человек десять. Тогда, колошматя ногами, руками и прикладами, они окончательно загасили в мозгу Сергея Юрьевича протестные мысли.

Леха Хохряков заметил мигание лампочки на пульте одновременно с двумя боевиками Паневича, развалившимися в креслах в дежурке. Мгновенная реакция этих лбов верней самого сигнала убедила начальника охраны – в доме что-то неладно! Он это давно чуял, но не имел веских оснований покинуть пост.

– Санек, атас!!!

Один из парней Леника так и остался сидеть в кресле, пригвожденный к нему короткой очередью. Второй успел выстрелить, заставив Леху нырнуть под пульт сигнализации, который у него над головой превратился в дымящийся металлолом. Лежа на полу, он резанул из своего «стечкина» по ногам фраера, и тот рухнул, визжа, как подстреленная сука. Вторым выстрелом начальник охраны положил конец его мучениям и подхватил с пола автомат американского производства.

Санек не спешил на подмогу, и как только Леха выскочил в холл, он понял – почему. Его напарник отдыхал в уголке за напольной вазой, прислонившись к стеночке. Вся башка его была залита кровью.

– Япона мать!..

По всей видимости, двух других ребят постигла сходная участь, потому что их не было видно. Зато со стороны подвала и парадной лестницы одновременно показались двое косоглазых, и Лехе пригодились обе его вооруженные руки. Скорее вверх! Мимо гостиной, туда, откуда босс Сереня или кто-то из парней послал призыв о помощи.

Хохряков слишком спешил и забыл об опасности, которую таят в себе крутые виражи лестниц. Он понял это слишком поздно, только когда увидел темный силуэт наверху и огненную вспышку. В ту же секунду очередь, раскроившая ему череп, отбросила его тело к подножию, откуда он только что начал свое восхождение.

Этот денек его все-таки доконал.

– ...Выключи, я больше не могу это слышать!

Даже в непроглядной темноте автомобильного нутра Стас заметил, как дрожат губы его клиентки. Несколько секунд он, усмехаясь, вглядывался в черные пропасти ее глаз, отблескивавшие ненавистью и страданием. Потом медленно выключил прослушивающую аппаратуру. В машине стало тихо, как в могиле.