Книга Жемчужина страсти - Юдифь Готье

— Ничего, — сказала про себя Омити, — я вылезу из окна на лестнице.

Но как спуститься из него? По веревке! Но где достать веревку, не возбудив подозрение? Она решила сделать ее сама. Ее подруги ушли гулять, и у нее было достаточно времени. Открыв свои сундуки с нарядами, она вытащила оттуда платья из толстого шелка и разрезала их на полосы. Затем она сплела эти полосы вместе и отдельные концы связала крепкими узлами. Потом она свернула веревку и спрятала ее под свой тюфяк.

— Теперь, — сказала она, — я уверена, что спасу его.

День показался ей бесконечным, от ожидания ее трясла нервная лихорадка, иногда зубы ее стучали.

Молодые девушки вернулись с раскрасневшимися от холода щеками, они надоели Омити своими рассказами о том, что они делали и что видели. Они были у берегов Йодогавы, чтобы посмотреть, не идет ли лед. Им показалось, что они видели несколько льдин, но, может быть, это плавал снег. Да его, впрочем, везде много, он лежит даже на золотых рыбах высокой башни в крепости, так что они стали теперь серебряными. Ветер был ледяной, и, чтобы защититься от холода, люди решили надеть наушники, вышитые из бархата.

Омити не слушала бесконечную болтовню молодых женщин. Она с радостью увидела, что зажигают фонари. Ночь наступила, но вечер еще не скоро кончится. Она не могла ничего есть за ужином, и сказалась больной, чтобы не петь и не играть на биве.

Она поднялась в свою комнату. Туда скоро пришли ее подруги, прогулка утомила их, и они быстро уснули.

Еще долго в нижних комнатах продолжались шум, крики и песни подвыпивших гостей. Наконец она услышала знакомый звук задвигаемых засовов, все разошлись.

Омити подождала еще с полчаса, чтобы дать слугам хорошенько заснуть. Затем, не производя ни малейшего шума, она встала, взяла из-под тюфяка веревку и отодвинула немного перегородку, открывавшуюся на лестницу, и, как только прошла, тотчас же задвинула ее. Она открыла окно, ночной воздух вызвал у нее дрожь. Она нагнулась и посмотрела вниз, белизна снега служила слабым освещением.

— Как высоко! — проговорила молодая девушка. — Хватил ли моей веревки?

Она привязала ее к подоконнику и распустила; веревка достала до земли и даже лежала на снегу.

Омити замотала платье вокруг ног и стала коленями на край окна, но когда она была готова повиснуть на этой хрупкой веревке, ею овладел какой-то инстинктивный страх, и она колебалась.

— Как! — проговорила она. — Я дрожу за свою жизнь, когда его жизнь в опасности!

Она бросилась вниз сразу, держась за веревку только руками. Она чуть не вскрикнула от боли: ей казалось, что ее руки оторвутся от плеч, на ее ладонях сдиралась кожа о веревку. Она спускалась быстро. Но вдруг один узел не выдержал тяжести молодой девушки и растянулся, веревка развязалась, и она упала в снег. Ее тело сделало глубокую впадину и почти совсем ушло в нее. Но удар от падения был смягчен и Омити встала, не чувствуя никакой боли, кроме внезапного утомления. Стряхнув снег, облепивший ее с головы до ног, она прошла через сад и добралась до ограды. К счастью, дверь была заперта простым круглым замком: после нескольких усилий, Омити вытащила его.

Она была на морском берегу, за этим роковым домом, и наконец свободна! Сильный морской ветер, однообразный шум которого постоянно раздавался в ее ушах, дул ей в лицо. Она пустилась бежать, погружая ноги по щиколотки в толстый слой снега, который рассыпался пылью.

Она так спешила удалиться от трактира, что, вместо того, чтобы обогнуть угол дома и выйти на улицу перед фасадом, шла вдоль забора, который скоро кончился и сменился каменной оградой другого сада.

— «Я войду в город следующей улицей, которая выходит на взморье», — думала она.

Она дошла до какого-то перекрестка, выходившего к морю и окаймленного с другой стороны полукругом жалких лачуг, едва видневшихся из-под снежных сугробов.

Посредине на столбе светился, как кровавое пятно, мерцавший фонарь. Этот свет почти не освещал. Молодая девушка ступила несколько шагов по перекрестку, но вдруг она отшатнулась с криком ужаса, ей показалось, что под фонарем на нее смотрит страшное лицо.

На крик, вырвавшийся у молодой девушки, отвечало карканье бесчисленных ворон, которые, внезапно пробудившись, взлетели и принялись беспорядочно кружиться. Омити была окружена этой зловещей стаей. Она остолбенела от страха, ей казалось, что она бредит, таращив глаза, стараясь взять в толк то, что видела. Лицо не переставало смотреть на нее, снег облепил ему брови, волосы, раскрытый рот, блуждающие глаза. Омити сперва показалось, что она видела человека, прислонившегося к столбу, но, всмотревшись хорошенько, она заметила, что это была голова без туловища, привешенная за волосы к гвоздю.

Омити узнала площадь, где происходила смертная казнь. Земля была покрыта могилами, вырытыми наскоро, туда зарывались жертвы. Тело последнего казненного было брошено у подножия столба. Собака, разрывавшая снежный саван, которым был покрыт труп, с протяжным воем бросилась бежать, унося с собою кровавый кусок.

Огромная статуя Будды, сидящего на лотосе, была покрыта местами хлопьями снега. Омити подавила свой страх и прошла по площади, вытянув руки, чтобы отогнать стаю напуганных ворон, натыкавшихся на нее. Они преследовали ее своими зловещими криками, которым вторил стон моря.

Молодая девушка быстро пустилась по узкой улице без всякого освещения. Снег был разнесен на ногах, и ей пришлось идти по обледенелой грязи. Тьма была непроглядная, земля не освещалась белизной снега. Омити жалась к стенам, но дома не шли непрерывно: попадались пустые пространства, и у нее не было опоры. Ноги ее иногда попадали в ямы с рыхлым снегом, местами начинавшим таять. Она падала, потом вставала, подол ее платья намок, холод пронизывал ее насквозь.

— Дойду ли я до цели моего путешествия? — спрашивала она себя.

Новая улица пересекала первую, в ней горело несколько фонарей. Омити пошла по ней. Ничего не подозревая, молодая девушка вошла в самый грязный квартал столицы. Это был притон воров, женщин дурного поведения и всевозможных негодяев. Здесь жил также особый род людей — лонины. Так называли юношей, иногда знатного происхождения, которые дошли до последней степени разврата и бесчестия. Изгнанные из своих семейств или лишенные должности, но сохранившие право носить две сабли, они укрывались среди отверженных и предавались всевозможным постыдным занятиям. Убивали и жили за счет других, предводительствовали шайками и пользовались большим влиянием среди этой орды бродяг. Несколькими часами раньше молодая девушка не могла бы безнаказанно пройти по этому кварталу, на нее набросились бы, оскорбили бы, затащили бы силою в какой-нибудь притон, каких здесь много. К счастью, была глухая ночь, улицы были пусты.

Но Омити ожидало новое препятствие: квартал запирался заставой, у которой стоял сторож. Как потребовать, чтобы открыли ворота в такой час? Какой предлог представить подозрительному и, по всей вероятности, отвратительному сторожу? Так думала Оимти, продолжая идти. Вскоре она увидела в конце одной улицы деревянную заставу, освещенную несколькими фонарями, и дощатую лачужку, где укрывался сторож.