Книга Скандально известная - Карен Робардс

Это была его последняя связная мысль. Пистолет выстрелил, и что-то твердое ударило его в грудь. Ник опустил глаза и увидел, что в середине его жилета появилось ярко-красное пятно.

Он застонал.

Стоявшая позади Габриэлла вскрикнула.

Он все еще глупо смотрел на расплывавшееся пятно, когда подоспели его люди, схватили убийцу и повалили его на землю. Барнет добрался до них мгновением позже.

– Капитан! Капитан!

Ник с недоверием посмотрел на своего преданного оруженосца.

– Только не сейчас, – слабеющим голосом сказал он. – Я еще не готов. Здесь Габриэлла…

– Ах, капитан!

Колени Ника подогнулись, и Барнет крепко обхватил командира. Последнее, что Ник успел заметить, это его люди, окружившие Трента и незнакомца в маске. Они растворились, как тени в ночи…

– Нет… – едва слышно прошептал он.

– Ник! – сквозь шум в ушах донесся до него отчаянный крик Габриэллы. – Ник! Ник!

– Уведи ее отсюда, – выдохнул он.

А затем испустил последний судорожный вдох и затих. Его призывала тьма.

Через пятнадцать минут, после того как Барнет силой увел бившуюся в истерике Габриэллу, а отряд Ника исчез, спешно вызванный врач объявил столпившимся вокруг гостям, что Маркус Бэннинг, седьмой граф Уикхэм, мертв.

44

Как назло, июнь в том году выдался холодный. Но это не имело никакого значения: все равно большую часть времени Габби проводила под открытым небом. Она одевалась потеплее и гуляла, без конца гуляла по вересковым пустошам. Гуляла так много, что начинала ныть нога, но это ее не останавливало. Гуляла до изнеможения, несмотря на то, что по утрам бедро приходилось растирать мазями. Несмотря на то, что ее хромота усиливалась. Гуляла, потому что эти часы были единственными часами покоя. Время от полуночи до рассвета занимали кошмары и тревожные, беспокойные сны.

Она была рада, что сумела на несколько дней вернуться в Готорн-Холл, в котором прожила всю свою жизнь. Кузен Томас – ныне восьмой граф Уикхэм – позволил сестрам вернуться в их бывший дом, чтобы забрать вещи. Затем Готорн-Холл должен был перейти в его полное распоряжение. Через три дня им предстояло убраться отсюда.

Несмотря на скандал, тетя Августа предложила Габби, Клер и Бет жить с ней. А скандал был грандиозный. Мистер Джеймисон взял свое предложение назад; с Габби порвали многие люди, которых она считала своими друзьями; где бы она ни очутилась, на нее смотрели с осуждением и шептались за ее спиной. Винить было некого: весь великосветский Лондон считал, что она состояла в недостойной связи с братом.

Габби ничего не рассказала даже сестрам, хотя Клер и Бет были единственными, кто сомневался в ее кровосмесительном романе. На следующий день после смерти Ника к Габби пришел Барнет, которого сопровождал высокий чин из министерства обороны. Они попросили ее в интересах государственной безопасности никому не открывать имени человека, убитого в ту ночь, и Габби согласилась не делать этого.

Ник умер, но никто не знал этого. Сестры, тетя, слуги – короче, все, кроме Джима, – думали, что Габби оплакивает брата Маркуса, с которым она, по всеобщему мнению, состояла в преступной любовной связи. Это было бы смешно, если бы после гибели Ника она не впала в черное отчаяние.

Габби не могла делиться скорбью с теми, кто был ей дорог. Поэтому она в одиночку бродила по пустошам и горевала.

– Мисс Габби, скоро стемнеет. Вам пора возвращаться.

Габби оглянулась и улыбнулась Джиму. Она знала, что старый грум переживает из-за нее. Теперь он говорил с хозяйкой мягко, но его взгляд был столь же угрюмым только тогда, когда Габби сломала ногу и стало ясно, что она на всю жизнь останется калекой. Он привык следить за ней, не показываясь на глаза. Но когда начинало темнеть или если Габби оказывалась рядом с болотом или другим нехорошим местом, старый грум вырастал как из-под земли. Габби знала об этом и была благодарна ему за верность.

Клер и Бет тоже заботились о ней. Когда Габби оказывалась в их компании, то изо всех сил старалась вести себя разумно. Конечно, они тоже оплакивали человека, которого считали Маркусом, но все же не так горько, как это делала она.

Габби оплакивала не обаятельного, но малознакомого брата. Она скорбела по человеку, которого любила.

Похороны Ника снились ей по ночам. В Вестминстерском аббатстве собралось около тысячи людей. То ли чтобы отдать ему последние почести, то ли чтобы посплетничать вволю. Впрочем, Габби не было до этого дела.

Но главным кошмаром стала жизнь после его похорон. Ее мир превратился в пепел и был заселен тенями. Она чувствовала себя так, словно внутри что-то разорвалось, – может быть, сердце? – и никогда не срастется.

Но этого никто не знал.

– Не знаю, как вы, а я замерз.

Габби обернулась, заставила себя улыбнуться Джиму, оперлась на его руку, и они направились к дому. Холодный ветер доносил до них запах дрока. В пруду отражалось закатное солнце. Выросший вдалеке Готорн-Холл казался холодным и мрачным. Так же холодно и мрачно было у нее на душе.

Она поднялась по вытертым ступеням и вошла в дом. Шедший следом Джим тут же свернул на кухню. Услышав ее шаги, в холл вышли Клер и Бет. Должно быть, сестры сидели в передней гостиной и ждали ее возвращения. В камине горел огонь.

– Держу пари, ты замерзла, – сказала Бет фальшиво-жизнерадостным тоном, следя за тем, как Габби вешает плащ на стойку у дверей и кладет перчатки на круглый стол в середине холла.

Потом она взяла сестру за руку и повела ее в гостиную. Добравшись до камина, Габби благодарно стиснула пальцы Бет и протянула озябшие руки к огню.

Пламя горело ярко, но это не помогало. Габби была уверена, что больше никогда не сумеет согреться по-настоящему.

– Тебе не следовало уходить так надолго.

– Габби, ты совсем исхудала.

Клер, вошедшая следом, смерила сестру взглядом и нахмурилась. Все они вновь были в черном, нося траур по покойному брату. Габби знала, что в глухом черном платье выглядит как призрак, но ей это было безразлично.

Теперь ей все было безразлично. Нет, неправда. Она переживала за сестер. И ради них заставила себя улыбнуться.

– Ну что, вы закончили паковать старую одежду для благотворительного общества? – деланно бодрым тоном спросила Габби.

Она не хотела, чтобы Клер и Бет пали духом так же, как пала она.

– С чего ты взяла, что она кому-то понадобится? – решительно спросила Бет. – Это настоящие тряпки!

Они немного посмеялись над этим, а потом Клер подошла к окну.

– Знаешь, – сказала она, взяв в руку шелковую штору и рассматривая ее в лучах тусклого света, – они все посеклись. Наверно, их тоже следует снять и пожертвовать бедным.