Книга Опоздавшая - Оливия Голдсмит

16. Что с моей коллекцией?

Карен рано вернулась домой, долго спала, на следующий день взяла отгул на работе и пошла на выставку в Музей искусства Метрополитэн. Она обошла Институт костюма и провела час в Галерее Анненберга, всматриваясь в колорит картин Моне, Фантин-Летура и других любимых ею художников.

Забавно, конечно, но ей было наплевать на большинство наиболее популярных художников этого периода. Моне был блестящим живописцем, но слишком легким, а Ренуар вообще огорчал ее: столько плоти — и вся розовая и мягкая, как гнилой персик. Карен не пошла к его картинам и любовалась только тем, что действительно нравилось: натюрморт с ромашками в глиняном горшке, портрет женщины в темной одежде… Уже на выходе ее остановила странная маленькая картина. Она была написана в серо-черных тонах и представляла собой изображение рыбацкой лодки. Похоже на Курбе. Она пристально рассмотрела ее. Картина вызывала воспоминания чего-то виденного в кино или во сне. Но видение ускользало и снова балансировало на грани сознания.

В одиннадцать часов Карен вышла из музея и под моросящим дождиком пошла по Пятой авеню. Она шла на восток, к Одиннадцатой улице, мимо городских домов, Парк-авеню и клуба Юниор Лиг, в котором собирались большинство ее клиенток. Глядя под ноги, она заметила на асфальте отпечатки листьев китайского гинко, которые, наверное, упали на него ранней осенью, когда асфальтировали улицу. Маленькие, совершенной формы веерки оставили свои отпечатки на сером асфальте, хотя сами давно пропали. Это были нью-йоркские ископаемые, формы и изящество которых превосходили красоту анти-делювийских ракообразных, виденных ею в музее. Интересно, замечал ли кто-нибудь из членов Лиги эти отпечатки?

«А что останется после меня? Громадное наследство, которое смогут растратить племянницы и их дети? Несколько набросков, которые Пратты засунут в свой архив? Ссылки в книгах по истории моды?» Сейчас ей трудно даже вспомнить, когда она в последний раз чувствовала себя в кондиции. Усталость, измотанность и еще что-то… Возможно, печаль? Она была уже достаточно немолода и — предположительно — достаточно мудра, чтобы понимать, что довольство жизнью, настоящая радость жизни приходят неожиданно и только на мгновение, как луч солнца из-за Гудзона, который ослепил ее, когда она шла по Семьдесят девятой улице мимо лодочной станции. Или же они приходят пунктирно — то тут, то там, — как в те моменты, когда Джефри смотрит на нее, или она неожиданно замечает его в толпе прохожих, или застает сладко спящим на софе.

Радость нельзя загнать в угол, ее можно только выманить осторожными движениями, когда ты в ладу с самим собой, и там, где ты ее порой и не ждешь. Радость всегда неожиданна. И тем сильнее, чем неожиданнее… Так случилось в то сырое утро после дождя, когда она увидела настоящие листья гинко ярчайше-желтого цвета, которые валялись то тут, то там на дороге, образовывали совершеннейший по красоте орнамент. И в другой раз, когда вечерний свет, проскользнув в окно, рассыпался веером лучей по всей комнате. Лучи отражались в натертом паркете и утыкались в поникшие головки тюльпанов, спящих в вазе на столе. Озноб счастливых воспоминаний пробежал по спине — она жила такими моментами. Но как давно это было…

Хотя предложение Norm Со могло сделать ее богаче, чем можно было себе представить, оно не делало ее счастливой. Наоборот, через двадцать четыре часа после встречи она была больше в конфликте с собой и раздерганнее, чем раньше. Она была рада, что Джефри заработался допоздна и пришел, когда она уже спала. Он лег в гостиной и утром ушел до того, как она проснулась.

Карен не пришлось сообщать ему о встрече с Биллом Уолпером. Ей сначала хотелось разобраться с собственными ощущениями. Что ей могут дать деньги? Ей не нужен другой дом, и она не любит водить машину, поэтому она ей тоже не нужна. Деньги в большом количестве хороши лишь для того, чтобы на них купить себе свободу. Но как раз ее она и продает. Не похоже, чтобы предложение Norm Со как-то облегчило ее жизнь. Оно уже сделало ее жизнь сложнее и запутаннее. Если она примет предложение, то сумеет ли она взять ребенка, хватит ли времени на него? А сейчас ей приходится жить, тая секрет переговоров с Биллом, и если он вдруг раскроется, то ей придется столкнуться с разрушенными ожиданиями, страхами и надеждами других людей: Кейси, который был против сделки, миссис Круз и большинства работниц с производственной линии, которые опасались этого контракта, Мерседес, которая так жаждет своей доли от прибыли, что едва сдерживает себя, и Джефри, который даже не сдерживается. Карен испытывала давление со всех направлений и к тому же боялась, что этот контракт отвлечет ее от создания коллекции для Парижа.

Только Дефина, добрый старый друг Дефина, оставалась не вовлеченной в эту ситуацию и сохраняла нейтральное отношение к этой сделке. Поэтому, как только она доберется до работы, она поделится с ней впечатлениями от ланча с Биллом и обсудит его предложение.

— Пятьдесят миллионов? Ого! Парень знает, как нацепить наживку на крючок, — признала Дефина.

— Но что мне делать? — спрашивала Карен. — Я не знаю, что мне делать?

— Так узнай, — говорила Дефина. — Не предпринимай никаких действий до тех пор, пока не определишься со своими желаниями.

И это было как раз то, что Карен и ожидала от нее услышать.

Карен напряженно работала весь день, чтобы наверстать упущенное за время ее отсутствия. Было уже поздно — одиннадцатый час. Дефина тоже была еще на работе, суетясь в офисе и напевая старую песенку Майкла Джексона. На стене перед столом Карен висело более пятидесяти новых набросков.

— Прекрати петь! — раздраженно крикнула Карен. Ей казалось, что Ди пела отвратительно.

— Что тебя раздражает: мой голос или «Меморекс»?

— Дурацкая песня.

Карен встала, потянулась и протерла глаза. Боже, как она устала! Она подошла к окну и посмотрела на ленты огней, которые оставляли грузовики и легковые автомобили, с шумом проносящиеся по Седьмой авеню. Дряной песни Джексона вполне достаточно. Слава Богу, тройные панели окон заглушали шум улицы. Карен нуждалась в тишине. Но в этот раз Дефина не обращала внимания на ее настроение. Она хотела говорить, а поскольку Карен рассказала ей о предложении Уолпера, то теперь ей было трудно заставить подругу заткнуться.

— Ты думаешь, нам удастся использовать Стефани как примерочную модель?

— Почему бы и нет? Она чем-то тебе не угодила?

— Нет, она хорошая девочка. Мне не стоило бы говорить тебе, ведь ты все равно не замечаешь того, что не хочешь видеть. Ты не заметила, как сильно она похудела?

— Стефани?

— Да уж никак не Тифф.

Карен задумалась. Последнее время лицо Стефани казалось бледнее обычного. И она к тому же еще и похудела? Ей некуда было особо худеть, да и настроение у нее было вроде бы неплохим, разве что слегка возбужденным.

— Мне кажется, с ней все в порядке, — сказала Карен и снова вернулась к работе.

— Кого ты думаешь для Парижа?