Книга Эта сука, серая мышь - Ника Сафронова

Почитательница группы «Кино» с завистью смотрела, как я порхаю по палате, словно бабочка, которую выпустили на свободу. Ей самой ужас до чего надоело томиться здесь взаперти. Но ее мальчуган умудрился рассопливиться, и педиатр решила оставить его под своим наблюдением еще дня на три.

Искренне пожелав ей и ее малышу скорейшего выздоровления, я спустилась с вещами в комнату, где можно было привести себя в порядок. Здесь меня уже ожидала переданная мамой сумка с выходной одеждой. А также одеяльце и синие ленты для малыша. Я не захотела, чтобы кто-то из встречающих заходил в эту комнату. Лучше уж предстану сразу перед всеми посвежевшая, счастливая и с ребеночком на руках.

Пока я прихорашивалась, нянечка утепляла Гришеньку. Ловко смастерив из одеяльца конверт, туго перематывала малютку, сооружая из лент пышные банты.

Не успели мы со всем закончить, как в комнату ворвался какой-то безумец с фотоаппаратом. Нащелкал нас с разных ракурсов и исчез.

А после этого, добравшись наконец до своего солнышка, я взяла его к себе на руки и торжественно вошла в так называемый зал ожидания.

От стены немедленно отделилась группа из трех человек мама, Славик и Дорохова.

Как? А что Всеволод не пришел?

Я поискала его глазами. По разным углам копошились кучки радостно целующихся, обнимающихся людей. Все шумели, смеялись. Но среди них его нигде не было. Одного-единственного. Нигде! Ни в зале, ни возле дверей.

Из моих глаз чуть не брызнули слезы. Я с трудом заставила себя улыбнуться лезущей ко мне со своими объятиями маме, Дороховой, которая явилась с цветами и впервые радостно и от души поздравляла меня. Я даже не обернулась на Славика, обхватившего меня со спины.

Мне не нужно все это! Вы мне все не нужны! Почему вы все здесь, а его нет? Почему?

Кое-как справившись со своими чувствами, я на подламывающихся ногах вышла на улицу. Как-то даже непривычно было вдыхать свежий, уже заметно похолодавший воздух.

Мама шла рядом, придерживая меня под локоть.

– Ути, мой сладенький, – приторно улыбалась она внучку. – Что ты бровки нахмурил, моя рыбочка?

Дорохова с другого бока цинично цедила:

– Ну а ты-то вообще при сем присутствовала, Балагура? Почему ты несешь на руках маленький слепок Лихоборского? Сморщенный еще! Какая прелесть!

Меня все выводило из себя! Решительно все! Я даже не подумала обрадоваться тому, что моя подруга теперь шла рядом, забыв былые обиды. Ее голос, как рука против шерсти, поднимал во мне приступы бешенства.

Но вдруг впереди, стремительно вышагивая с букетом цветов по занесенной мокрой листвой аллее, показался он.

Всеволод! Господи! Наконец-то!

Я даже прибавила шагу. Мы теперь оба почти бежали навстречу друг другу.

Какая бы сцена получилась! Жаль только, что он не обнял меня в конце. Просто сунул мне в руки букет. И отобрал ребенка.

Он молча разглядывал свое произведение. Не улыбался. Всего лишь тихо водил пальцем по маленькому личику.

Оксанка, подоспевшая к этому эпизоду вместе с мамой и Славиком, взглянула на все с такой тоской! Мне даже стало ее немного жаль. Проворонила свое счастье! Теперь я буду идти по жизни с этим мужчиной! Он – мое плечо. Он – моя вторая половина. И никто его теперь у меня не отберет!

Счастливо улыбнувшись, я обернулась на оставшийся позади родильный дом. На чуть умытые недавним дождем его окна. Где-то там слушает теперь в одиночестве своего обожаемого Цоя юная девушка, у которой еще неясно, как сложатся дальнейшие отношения в школе, с родителями. Для нее все еще очень неясно. Но в одном ее кумир оказался безусловно прав:

Смерть стоит того, чтобы жить.

А любовь… стоит того, чтобы ждать!