Книга Сказки о невозвратном - Анна Бялко

Надо сказать, что я вообще, как вам, наверное, уже понятно, всегда была в известной мере достаточно равнодушна к вещам, если это, конечно, не какая-нибудь хорошая книга. Да и та представляет для меня, если угодно, исключительно внутреннюю ценность, то есть ту, что уносишь потом в себе, а не ту, которую можно держать в руках. Поэтому параноидальное желание немедленно завладеть чужими черными очками, совершенно мне к тому же ненужными, было для меня, мягко говоря, странным.

И — совершенно непреодолимым. Просто вот абсолютно. У меня даже в животе заболело, так захотелось немедленно взять их в руки, уйти и больше никогда никому не отдавать. «Ну и что такого? — после недолгой внутренней борьбы решила я про себя. — Вор я, в конце концов, или нет?» Задача, конечно, слегка осложнялась некоторыми вопросами морального плана, типа — хорошо ли даже легитимному вору красть у своих же товарок. И потом — если я не знаю, чьи именно это очки, то кому надо отводить глаза? Но, пока я так и эдак крутила их, в смысле этические вопросы, у себя в голове, руки мои как бы между прочим, небрежно, протянулись к очкам, я взяла их, покрутила немного для вида перед глазами, словно примеряя, а потом незаметно отступила на шаг в сторону двери. Шаг, еще шаг, быстрое скольжение руки в направлении сумки, последние приветственные слова — и вот я уже на свободе с добычей. И никто так и не заметил моих маневров.

Дома я слегка смущенно достала трофей из сумки. Ну и что? Очки как очки. Непонятно, чего уж меня на них так переклинило? Стыдоба вообще, если подумать. Хорошо, если пройдет незамеченным, а то что я потом скажу? И кому, если уж так разобраться…

Я примерила очки, поглядела на себя в зеркало. Ну да, смотрится, конечно, неплохо, что, в общем, неудивительно, если учесть, что они закрывают почти пол-лица. Такое на ком угодно будет неплохо смотреться. Но главное-то, что я не ношу никаких очков и никогда не носила, а теперь что?

— А теперь будешь носить, — строго сказала я сама себе. — Хотя бы в воспитательных целях. Вот прямо завтра же и начнешь. Только в гости к Элеоноре их брать не надо.

На следующий день, не откладывая реализацию принятых решений в долгий ящик, я взяла очки с собой на прогулку. На прогулку — читай: на охотничью тренировку, других прогулок у меня в то время уже и не было. Хорошо, что день как раз выдался солнечный и наличие на мне темных очков ни у кого удивления не вызывало. Кстати, в них оказалось довольно комфортно, и я внутренне даже порадовалась собственной эскападе.

Ну и вот. Я гуляла-гуляла, присмотрела, наконец, себе добычу, стала выслеживать, у меня, как всегда, что-то не получалось, я сосредоточилась, напряглась — в такой ситуации меня обычно раздражало все, что было хоть как-то не так, ну и в какой-то момент, чтобы не мешали, я сняла эти очки на фиг. И в тот же момент моя жертва, уже готовая, я это видела, сорваться и убежать, почему-то не сделала этого, а, наоборот, осталась на месте, как пришитая, перестала брыкаться и дала сделать с собой все, что мне было угодно на тот момент. Кстати, от изумления, что все, наконец, получилось, мне и угодно-то от нее не было почти ничего.

Конечно, я поняла, в чем тут фокус, далеко не сразу. Хорошо, что и вообще-то сумела понять. И, конечно, все это потребовало еще долгих-долгих занятий и тренировок, прежде чем я окончательно осознала, сколь огромной прикладной ценности артефакт мне удалось найти. И это окончательно-победное движение, когда жертва называет тебе свое имя, а ты в последний момент снимаешь очки и окидываешь ее вот тем самым первым, вырвавшимся на волю из-под темной завесы свободным взглядом, после которого она уже — никуда, пришло совсем и вовсе не вдруг. Но пришло. После бесконечных повторений и репетиций я его все-таки нашла, нащупала, сочинила и очень этим горжусь… Я, между прочим, и до сих пор не знаю со всей уверенностью, на самом ли деле мои очки обладают некоей абсолютной силой, или же они работают в этом качестве только со мной одной. Но мне это, если вдуматься, и неважно — потому что у меня же они работают, а какое мне дело до всего остального?

Ну да. А работа, то есть охота, пошла у меня с этого дня все лучше и лучше, и довольно скоро я заметила…

Нет, не так. Не «заметила»… Довольно трудно было бы всего этого «не заметить». Просто — моя жизнь настолько переменилась, прежде всего, конечно, с чисто внешней стороны, что нелепо говорить здесь о чем-то «заметном»…

Я жила теперь в уютной, прекрасно отделанной, трехкомнатной квартире в тихом центре, ходила гулять пешком по своим любимым Патриаршим прудам, одевалась только в то, что мне нравилось и казалось красивым, читала любимые книжки, покупала и ела… Да неважно все это. Важно то, что это, пожалуй, была не совсем уже и я.

Элеонора тоже это заметила. Не внешние перемены, я имею в виду, а то, что я стала какой-то другой. В очередной мой визит она поглядела на меня, склонив голову как-то набок, и вдруг спросила:

— Послушай, а ты уже знаешь — как тебя зовут-то теперь?

В первую секунду я ее даже не поняла, но уже во вторую… Действительно, она права. Нина Филатова, страстный, не от мира сего книгочей, замечательный корректор и нелепая бессребреница, осталась где-то далеко в прошлом, в крошечной квартирке-дыре на двух автобусах от конечной метро, и не имеет ко мне практически никакого отношения. Разве что имя… А это мы как раз в силах немедленно изменить.

Имя. Имя? Какое бы его придумать, это имя? Не Нина. И не Марина, потому что — шило на мыло, стоило заводиться, тут надо что-то такое, позаковыристей. Да. Но, с другой стороны, и не Дульсинеей ведь, в конце-то концов, или Клеопатрой. Я изменилась, но не спятила, не настолько же ведь. Тут надо что-то такое — простое, но достаточно изящное. Простое. Чтобы — просто. Просто. Просто — Мария.

Да. Пусть так и будет. Мария. И наплевать, что отдается что-то такое какой-то нелепой памятью в голове. Ну было и было, мало ли. А мне — хорошо.

Так и сталось. Я, теперь уже прелестная Мария, жила наново своей восхитительной жизнью, делала что хотела, а хотела, как правило, если не читать, то охотиться, и чтобы все получалось. И так оно и было. Мечты исполнялись, не успев даже как следует сформулироваться и отложиться, давние чаяния выползали на белый свет и тут же реализовывались, и было даже не очень важно, что на поверку они оказывались почему-то совсем, далеко не такими прекрасными, какими казались там, в темноте непродуманных желаний.

Да, и мальчик, между прочим, тоже. Подумаешь, мальчик. Ну встретила я его как-то, почти случайно, в кафе, ну глянула разочек из-под очков. Он, между прочим, до сих пор мне звонит как заведенный по два раза в неделю. Замуж зовет, все серьезно. Только… Только мне так — не нужно. Совсем не нужно, никак, и даже в груди от его звонков ничего не шевелится, кроме, может быть, невнятного глухого раздражения.

Я все смогла, все сделала и всего добилась сама. Без обмана, без насилия, исключительно собственным трудом. У меня все есть, я занимаюсь только тем, что мне нравится, и все, понимаете, все это — дело моих собственных рук. И мальчик среди прочего — тоже. И один ли он такой, этот мальчик. Да что там мальчик, предлагающий мне — всего-то — руку и сердце. Какая, в сущности, малость и ерунда. Что сердце, не говоря уже о руке, когда я могла — могу — в любую минуту взять и использовать нацело, на всю катушку, не просто какую-то навскидку взятую деталь организма, но чужую жизнь целиком. Вот так вот взять и прожить ее, сама, нацело, перелистать, как книгу, выпить эмоции, насладиться самым сокровенным биением — и отложить, использованную, куда-нибудь до лучших времен, вдруг захочется перелистать. Хотя, честно признаться, среди жизней, в отличие от книг, редко попадаются такие, в которые хочется окунаться больше одного раза.