Книга Всадник - Анна Одина

– «Привязал»? Видимо, именно тем железным канатом, что тянется до самого дна Пребесконечного океана, он это и сделал, – усмехнулся он.

– Первый военачальник был великим преобразователем, мастер Делламорте, – сказал Галиат серьезно, – как ты.

– Не сомневаюсь, – пробормотал Делламорте, которого здесь уже второй раз назвали великим преобразователем, и это начинало ему надоедать. Он поднялся и устремил взгляд на пролив.

– Что ты ищешь там? – спросил мудрец напряженно.

– Дорогу скарабея, – ответил магистр и повернулся к собеседнику.

Доктор осмотрел Галиата и поджег курительную тростинку, легко подув на нее.

– Хорошо, – сказал он. – Сейчас отправимся, о несчастный Галиат, только дождемся волны. – Он покачал головой и продолжил: – Многое в вашем мире для меня скучно, потому что я никогда не любил такие истории. Но многое непонятно. Например, откуда в мире, возникшем, как предполагалось еще совсем недавно, из закоулков моего собственного сознания, появилась столь долгая, многовековая история. Всадники. Орден. – Он коснулся рукой левой стороны груди. – Но это кончится. Будет счастливый мир. Так поставлена задача.

Галиат искоса посмотрел на гексенмейстера.

– Из уголков твоего сознания? Счастливый мир? Я не понимаю. Может, объяснишь?

Тут вода у берега забурлила и набухла, как бывает, когда из глубины всплывает большое тело. Из-под поверхности прямо у заброшенной пристани поднялась платформа. Галиат вернулся в машину, дернул за рычаги и, звонко хрустя железом, переместился на паром. Следом за ним и жеребец, выглядевший так, будто напрочь лишился жизненных сил, воспрянув, бесстрашно подошел к Делламорте – тот же взлетел в седло и перебрался на всплывшего железного монстра. Оказавшись на платформе, магистр, закурив наконец курительную тростинку, продолжил задумчиво:

– Галиат, представь себе замок, поколениями принадлежавший одной и той же… семье, – последнее слово почему-то далось чернокнижнику тяжело, и он проговорил его практически по слогам. – Основная часть цитадели была заложена родоначальниками: они планировали из этой твердыни управлять всеми сопредельными землями, и вложили в нее много души и сил. Потомки, уже не столь вдохновленные задачей управления, только меняли кое-где мебель да перевешивали шпалеры; возможно, разбивали там-сям газон, и даже до того, чтоб пристроить к замку крыло, руки дошли лишь у одного из них. Неудивительно, что последнему из рода – а он, предположим, захотел провести в этом сооружении электричество, – тяжело установить, что именно построил его отец, что – дед, а что – прапредок, от которого в этой истории осталось лишь имя.

– Все равно, – с уверенностью возразил Галиат, хранитель традиций (из всего перечисленного он не понял только «электричества», но и это его не смутило), – все равно камни будут разговаривать с ним и подчиняться его рукам, отвечать его замыслу.

Делламорте кивнул и выдохнул дым. Платформа некоторое время помедлила в видимости берега, и из нее вылетел ужасающего вида раздвижной телескопический хобот – покореженный, продавленный и траченный ржавчиной; на берег посыпались кривые ящики, какие-то корзины, сетки и свертки. Затем, выплюнув напоследок одинокий бумажный жгут, перевязанный бечевкой, хобот втянулся назад, и платформа, скрипнув, двинулась к далекому противоположному берегу.

– Так может показаться. Но в один прекрасный день наш наследник, приведя свой замысел в то дальнее крыло, оказывается перед запертой дверью без ключа и пароля – перед дверью, охраняемой цербером, которого невозможно ни приручить, ни одолеть.

– Случается и такое в старых домах, – охотно согласился Галиат, – ведь неизвестно, что за секрет скрывается за дверью. Не исключено, что его раскрытие чревато гибелью.

Делламорте посмотрел на книгочея с уважением:

– Разумное умозаключение. Однако на какие размышления может навести то, что в другой удивительный день мы обнаруживаем, что цербер уже не бросается на чужака с рыком, разбрызгивая яд и смерть, а, глядя с хитрым прищуром, лает лишь для видимости?

– Возможно… – Галиат задумался. – Возможно, секрет более не опасен?

Всадник покачал головой с тяжелым сомнением. Волны с удвоенной силой свинцово набрасывались на раскачивающуюся платформу, словно пытаясь остановить приближение магистра к заветному берегу, но привычный к качке жеребец стоял как вкопанный, и машина Галиата не двигалась, лишь поскрипывая замысловатыми шарнирами и сохраняя равновесие. Было холодно.

– Не думаю. Скажи, Галиат, знаешь ли ты о посольстве Тарна?

– Конечно, этому учат всех жителей военного поселения – из благородных семейств, конечно… Нечасто у нас происходят столь необычные события. – Галиат засмеялся. – Мы ведь позабытая провинция!

Делламорте кивнул.

– Ваша история близится к концу, летописец, и потому расскажу тебе, пожалуй, вот что… для протокола. Я единственный всадник. Это я все те всадники, о которых рассказано в ваших истлевших историях, и снова я все те «многие тысячи всадников, укутанных в тьму», о которых солгал приплывший тарн. Не было никаких тысяч, был я один, и он единственный знал об этом. Это я водил караваны, исполнял заказы и уничтожал правителей. Мир этот – дом, созданный моими предками, и это мой отец придумал остров, с которого отошла наша Волна. Я приходил сюда в поисках знания, но в какой-то печальный момент решил, что слишком много ядовитого плюща наросло на строении, перестал понимать суть вещей. И тогда решил уничтожить и суть, и вещи, пока они не произвел на свет нечто неконтролируемое. Это случилось, когда в стране тарна, прозванного Жестоким, меня убил… не до конца – его огненный бог. Ваш мир начал сопротивляться мне на равных. Нельзя дальше путешествовать в дурном сне. Нужно проснуться.

Галиат смотрел на Делламорте открыв рот.

– Единственный всадник? Убил не до конца? Но ведь истории о всадниках были уже в тех хрониках, что привезли в Рэтлскар, они старше даже, чем Замок-на-острове!

Платформа чуть успокоилась и теперь меланхолически рассекала волны, как будто с интересом прислушиваясь к разговору философа и практика.

– Чем можно удивить человека с таким лицом, как у тебя? – возразил доктор. – Полунаездника, живущего в мощенном стеклом городе, по ночам язвимого чешуей эфемерных крылатых змеелюдей? Знакомого с Трибуналом, его сундуками и их содержимым? Обитающего в месте, где нет ни весны, ни лета, ни зимы, и все… балансирует на грани фола? С железной пуповиной к морскому дну и подрастающей каждую ночь полой горой? Тебя удивляет встреча с человеком, который знает этот мир от начала? – Он довольно весело усмехнулся.

Галиат послушно выслушал перечисление.

– Но… да. Удивляет. – Он сделал неопределенный жест. – Ведь ты описал то, что существует в нашей реальности: поющие дети, Стаб, стекло, померанцы, военачальники… Но ведь всадники-то – легенда. И вот я узнаю, что был всего один Всадник, и это ты! А наш мир – плод сознания… твоего и твоей семьи… И наездники тоже?