Книга Ганнибал. Один против Рима - Гарольд Лэмб

Это была дипломатическая хитрость, которая едва не сорвалась, что больше всего ввело греков в заблуждение. Они были опьянены своей независимостью под покровительством величайшей военной мощи Рима. Достаточно странно, однако первыми, кто пригласил Антиоха, были этолийцы, самые ранние союзники далекой республики, покинутые Римом. Они мечтали об «эллинской свободе» на собственный манер.

Преимущество ловушки, расставленной Фламинием и сенатом (когда они раньше других заняли участок на реке По), заключалось в ее неприметности. Никакой реальной границы с Грецией не существовало. Порты на древнем Ионическом побережье Азии были в равной степени эллинскими, как Афины. В Эфесе, в котором Антиох собирал свои войска, находился храм греческой богини Артемиды. Совершенно открыто все римские вооруженные силы ушли. Предположим, Антиох занял эту добровольно освобожденную зону, — как он может заявлять, что собирается освободить греков, если они открыто провозглашены друзьями Рима?

Ганнибалу было достаточно одного здорового глаза, чтобы разглядеть эту ловушку. Он уже наблюдал подобное в Испании, когда легионы пришли на помощь жителям Сагунта, объявленным союзниками Рима. Эти легионы все еще находятся там.

И, как и в Испании, он полагался на три средства защиты против наступления римлян: союз, на этот раз с эллинскими государствами; флот, чтобы удерживать морские пути; поход против самой Италии. Этот план мог быть осуществлен двадцать четыре года назад, и Рим уже пал бы, если бы не неудача карфагенского флота. И теперь, на другом конце Средиземноморья, это надо было сделать или скоро, или никогда. Значит, Антиох должен ударить со всем своим умом и силой, пока галлы на берегах По были вооружены, испанцы оставались непокоренными за Эбро, а Карфаген не тронут.

Ганнибал вызвался возглавить поход за море. Он просил 100 палубных судов, 10 000 вооруженных людей и 1000 лошадей. Он поведет этот флот в Карфаген, а оттуда совершит диверсию в Италию, пока Антиох создает эллинский союз на Востоке.

Ганнибал слушает философа

Антиох был лет на десять моложе своего великого полководца. Очень умный и решительный, он был на удивление удачливым, даже слишком удачливым. Наместники провинций на его восточных землях преклонялись перед ним, как перед богом. Кроме того, в то время его совершенно вывела из себя напористость римлян, Его представители у нечетких границ Дарданелл встретили лишь утомительное неприятие со стороны представителей западной республики, которым только и нужно было, кажется, вернуться назад, чтобы донести каждое слово до их сената и Фламиния. Постепенно стало очевидно, что Рим не претендует на часть Македонии, лежащую за проливами. Рим, наоборот, объявлял себя защитником и покровителем нынешней Македонии (Македонии Филиппа). А еще Рим ставил под вопрос присутствие Антиоха в греческих городах Малой Азии, особенно то, что он взял в кольцо Пергам, город-союзник сената и Римской республики. В конце концов римские представители спокойно предъявили ультиматум: Антиох не должен ступать на землю Европы. Доведенный до белого каления сирийский царь поспешил сделать это немедленно. Разве он не преемник Александра, который родом с тех же самых холмов Европы?

Антиох понял значение плана Ганнибала и оценил то, что из него вытекает: большая война с Римом, которой он не жаждал и к которой не был готов.

— Ты никогда не задумывался, — спросил Ганнибал, — что значит объявить себя врагом Рима?

Сирийский монарх только улыбнулся. Миллионы людей служили ему, от Инда до развалин древней Трои. Он не боялся вторжения варваров с западного моря. При всех условиях они не могли добраться до его владений в Азии. Он хотел только того, на что мог претендовать по праву — господства на восточных берегах Греции. Будучи греком, Антиох мог понять разумные доводы, но не совсем ясно представлял, что делать.

Он одобрил поход Ганнибала, но медлил с подготовкой к нему. Что касается его флота, то он достаточно успешно действовал под руководством способного командующего Поликсенида, в то время как римские морские силы были расформированы после заключения мира с Карфагеном. Хотя Родос располагал сильным боевым флотом и оставался враждебным, опасности со стороны моря, казалось, не было. Только с третьей попытки, создав альянс, хозяин Антиохии поступил правильно. Он выдал дочь Клеопатру замуж за египетского царя Птолемея. В Малой Азии были привлечены в качестве союзников грубые галаты, обитающие в горах каппадокийцы и вифины. В Греции его ждали, готовые присоединиться, дерзкие этолийцы.

Ганнибал почувствовал нечто знакомое в этом туманном уравнивании. Более примитивные народы сплачивались с ними, в то время как аристократия городов, обработанная римскими посланцами, оставалась враждебной. В пирах и приготовлениях в Эфесе проходили месяцы, и Ганнибал не скрывал свой гнев из-за промедления.

У него была одна непреодолимая слабость. Он должен был работать один, сосредоточившись на своей задаче, делясь своими соображениями только с теми, кто его понимал. Гасдрубал и Магон часами сидели с ним рядом, обдумывая бесчисленные детали плана. Только Карталон и Ганнон были посвящены в его мысли в Италии. Что касается людей в армии, они с уважением относились к его затворничеству, поскольку оно приносило такие результаты. Ганнибал располагал к себе людей, как до него был способен делать лишь Александр. Но он не мог играть роль общительного лидера магнатов. Ему не удалось сделать это в Капуе, да и в самом Карфагене тоже.

В Эфесе дело было не только в том, что он был единственным семитом среди греков. Он не выходил из своих покоев, выпивая не больше одного бокала вина, как правило один, в то время как придворные толпились вокруг Мениппа, главного советника Антиоха. Менипп настаивал на том, чтобы самые сильные люди Греции, во главе со спартанцами, поскорее присоединились к Антиоху Великому, если он покажется на их берегах.

Ганнибал слишком часто не мог сдержать себя. Однажды, когда проходил парад всадников из городов на побережье Ионического моря, Антиох, который обожал парады, спросил, не достаточно ли этого для римлян.

— Достаточно для болтовни, — ответил Ганнибал.

Среди множества придворных философов некий Формион хвастался тем, что увлекается книгами по древнему военному искусству. Формион мог наизусть процитировать что-то из «Анабасиса» Ксенофонта или даже из Гомера. После одной из прочитанных им лекций о секретах и науке ведения военных действий слушатели обратились к Ганнибалу, который не проронил ни слова на протяжении всего разговора, чтобы узнать его мнение.

— Многих дураков мне доводилось слышать, — сказал Карфагенянин, — но такого — еще никогда.

Ему бы нужно было польстить Антиоху и отнестись с юмором к несшему чепуху Формиону. Но он не мог сделать этого. Он с трудом сдерживал негодование, когда все откладывалось из месяца в месяц. Однако могущественный монарх-селевкид не был бездельником. Потребовалось много месяцев, чтобы новые отряды всадников добрались сюда с караванных путей, чтобы построить в Тарсе и Тире новые боевые корабли, такие, как у римлян, укрепить переправу через Геллеспонт (Дарданеллы) у города Абидос и свести в высшей степени разобщенные государства Восточного Средиземноморья в некое взаимозащищенное объединение. Тем временем пришло приятное известие: его очень талантливый командующий флотом Поликсенид наказал неприятельский флот Родоса, в то время как римские армии и флоты бездействовали.