Книга Дневник Чумного Года - Даниэль Дефо

Это часто ставило в тупик врачей, и особенно аптекарей и хирургов, которые не знали, как отличить больных от здоровых. Все они допускали, что на самом деле многие носили чуму в самой своей крови, она угнетала все их душевные силы, они были не более как гниющими трупами, чье дыхание заразно, чей пот ядовит, — и в то же время внешне они ничуть не отличались от других людей и даже сами не знали о своем состоянии; повторяю, многие допускали, что это именно так, но не знали, как обнаружить болезнь.

Мой друг доктор Хитт придерживался мнения, что обнаружить заразу можно по запаху изо рта; но кто, добавлял он, осмелится принюхиваться к дыханию, чтобы узнать об этом? Ведь чтобы точно удостовериться и различить запах, человек должен сам вдохнуть зловоние чумы! Другие, как я слышал, высказывали мнение, что заразу можно распознать, если подышать на зеркало: на нем дыхание сгущается, и можно увидеть в микроскоп странных, чудовищных, жутких существ,[299]вроде драконов, змей и дьяволов, ужасных на вид. Но я сильно сомневаюсь в правдивости этого утверждения, да и не было у нас в то время микроскопов, чтобы поставить опыт.

По мнению еще одного ученого мужа, дыхание такого человека убьет наповал птицу, и не простую маленькую пичужку, но даже петуха или курицу, а уж если не убьет, то, во всяком случае, как говорится, оглушит ее; если же она в это время откладывала яйца, то все они будут тухлые. Однако я никогда не видал и не слыхал, чтобы все эти мнения подтверждались опытами, так что я передаю только слухи, добавляя при этом, что, по-моему, это весьма вероятно.

Другие полагали, что таким людям стоит сильно подышать на теплую воду, и на ней появится необычная пена; можно, говорили, использовать вместо воды и другие вещества, особенно клейкие, вязкие и способные к пенообразованию.

Однако в целом я пришел к выводу: характер этой заразы таков, что совершенно невозможно распознать ее или предотвратить ее распространение это выше сил человеческих.

Но тут возникает одна загвоздка, которую я по сей день не могу объяснить и по поводу которой могу сказать лишь следующее: первый человек умер от чумы около 20 декабря 1664 года в районе Лонг-Эйкра,[300]и все говорили, что заразился он от тюка с шелками, привезенного из Голландии, который был распакован в этом доме.

Но после этого не слышно было, чтобы кто-нибудь умирал в этом месте от чумы или от какой другой болезни вплоть до 9 февраля, когда, почти семь недель спустя, еще один человек из того же дома был похоронен. Потом все затихло, и народ надолго успокоился, так как в недельных сводках не упоминались умершие от чумы вплоть до 22 апреля, когда от чумы схоронили еще двоих, но уже не в том же доме, а на той же улице; насколько я помню, они были из соседнего дома. Все эти смерти происходили с большими промежутками, на протяжении девяти недель, потом еще две недели никто не умирал, а уж потом болезнь разразилась сразу на нескольких улицах и пошла распространяться повсюду. И теперь возникает вопрос: где все это время гнездились семена заразы? Почему болезнь так долго медлила, а потом стала развиваться так быстро? Быть может, зараза не переходила непосредственно от человека к человеку? А если переходила, то, выходит, человек может быть заразным в течение многих дней, а то и недель, не обнаруживая, однако, признаков болезни; тогда уж нужен не карантин, а, если так можно выразиться, сексантин, чтобы он длился не сорок, а шестьдесят дней и более.

Правда, как я уже говорил раньше и как прекрасно известно многим ныне здравствующим свидетелям того времени, зима выдалась очень холодная, и морозы стояли целых три месяца; это, утверждали доктора, могло сдерживать заразу;[301]но тогда — да позволят мне ученые высказать эту мысль, — если болезнь, так сказать, только замерла, подобно реке в стужу, она должна бы, оттаяв, вернуться к обычной силе течения, — однако основной перерыв в распространении болезни был между февралем и апрелем уже после того, как закончились морозы и установилась теплая мягкая погода.

Но есть и совсем иной способ разрешения всех этих трудностей и неясностей, который я могу предложить, опираясь на собственные воспоминания, а именно: не следует так полагаться на утверждения, что между 20 декабря, 9 февраля и 22 апреля никто не умирал от чумы.[302]Так утверждают еженедельные сводки, но им не следует полностью доверять, во всяком случае, я не доверяю им в таком важном вопросе и не строю на них своих предположении; ведь все мы тогда придерживались мнения, и не без оснований, что в отчетах приходских чиновников, наблюдателей и тех, кто указывал, от какой болезни умер тот или иной человек, было много жульничества; так как людям поначалу страшно не хотелось, чтобы соседи знали, что в их доме поселилась такая зараза, они за деньги или каким-то иным способом обеспечивали, чтобы их покойников числили умершими от всяких иных болезней; то же самое, как я знаю, практиковалось позднее во многих местах, можно даже сказать, везде, куда бы ни приходила болезнь; это обнаруживается и в недельных сводках по резкому возрастанию смертности от других болезней в период чумы, например с июля по август, когда болезнь все больше набирала силу, стало обычным делом, что за неделю умирало от тысячи до тысячи двухсот, а то и до полутора тысяч от других болезней. И дело не в том, что количество умерших от этих болезней возросло до такой степени, а в том, что огромное число зараженных семей и домов получило каким-то образом привилегию числить своих мертвецов умершими от других болезней,[303]и все это, чтобы уклониться от запирания домов. Например: