Книга Поверь своим глазам - Линвуд Баркли

– Очень вкусно, – произнесла Джули. – Пожалуй, я даже попрошу у тебя рецепт.

Томас оживился:

– Это очень просто. Достаешь пачку палочек из морозильника, выкладываешь на металлический противень и ставишь в духовку. А потом берешь баночку соуса тартар и поливаешь сверху каждую. Так ведь, Рэй?

– Да, Томас, – кивнул я. – В общих чертах верно.

– Я даже мог бы приготовить это сам, – не без гордости заявил он.

В отличие от Джули брат жадно поглощал и главное блюдо, и жареный картофель, который, признаться, тоже хранился в морозильной камере.

– Рэй, сегодня ты как-то особенно задумчив, – вдруг сказала Джули.

– Да, мне действительно есть над чем поразмыслить.

– К примеру, над тем, что ты скажешь нью-йоркской полиции, – снова вмешался в разговор Томас.

– Что?

– Ты же обещал позвонить полицейским в Нью-Йорк.

– Пока руки не дошли, – признался я. – Сделаю это завтра утром.

И если брат догадывался, что я пытаюсь увильнуть, то виду не подал. Встав из-за стола, он отнес свою тарелку в раковину, сполоснул ее и заявил, что уходит к себе наверх.

– Давай я помою посуду и уберу со стола, – предложила Джули.

– Не надо, оставь все как есть. Пойдем.

Мы взяли бокалы с вином и перебрались в гостиную, устроившись на диване.

– Но ведь в полицию ты звонить не собираешься? – спросила Джули после того, как я посвятил ее в детали своей поездки на Манхэттен, разговора Томаса с управляющим и моего вынужденного обещания связаться с полицейским управлением Нью-Йорка.

– Не собираюсь, – подтвердил я.

Джули сбросила туфли и поджала под себя ноги.

– Понимаю.

– Правда?

– Да. Все это будет очень трудно объяснить, а еще труднее заставить кого-нибудь выслушать тебя. Размытое изображение белой головы в окне. Что это такое? Я люблю Томаса, но после визита к вам ФБР, о котором ты рассказывал, может, разумнее всего будет вести себя пока тихо. – Она допила остатки вина из своего бокала. – Еще есть?

Я кивнул.

Джули поднялась с дивана, открыла в кухне новую бутылку и вернулась. Я налил еще вина себе и ей.

– Когда ты позвонил мне сегодня днем, мне послышалось что-то странное в твоем тоне, – произнесла Джули. – У тебя голос был какой-то… Надрывный, что ли?

Я задержал во рту глоток вина, позволив языку ощутить его букет, прежде чем ответил:

– Вероятно, потому, что я снизошел в тот момент до жалости к самому себе, хотя и ненадолго. Думал об отце, о брате. И мысли появлялись невеселые. Но послушай, я вовсе не хочу портить тебе настроение всей этой чепухой.

– Ты не портишь, – возразила она.

Какое-то время мы молчали, а потом Джули сказала:

– Я очень хорошо помню, каким ты был в школе. Постоянно что-то рисовал. Порой я наблюдала, как ты сидел прямо на полу, прислонившись спиной к своему шкафчику, а вокруг бегали и резвились другие школьники, хлопали дверцами, вопили что-то, но ты был настолько погружен в свой рисунок, что, казалось, вообще не замечал никого. Мне всегда было любопытно, что происходит рядом со мной, но ты весь погружался куда-то в собственный мир и видел только страницу в альбоме для рисования.

– Да, – кивнул я. – Так оно и было.

– Вот почему я иногда думаю, что вы с Томасом похожи больше, чем осознаете сами. Он замкнут в своем мирке, но мне легко представить и тебя в Берлингтоне. Как ты сидишь в мастерской с карандашами или баллончиками с краской или, может, какой-то сложной компьютерной программой для художников и неожиданно даешь свободу образу, который долго держал в голове, в своем воображении.

Она отпила еще вина и заметила:

– Кажется, я уже чуточку перебрала.

Я тоже ощущал воздействие винных паров, но не настолько, чтобы мой ум прекратил свою лихорадочную работу.

– Меня не покидают мысли о том, как погиб отец. Зажигание было отключено, режущие элементы подняты…

Джули приложила палец к моим губам.

– Тсс. Тебе надо, как и Томасу, иногда говорить себе: остановись. Просто забудь на время обо всем.

Она поставила наши бокалы на журнальный столик и прижалась ко мне. Я обнял ее и поцеловал в губы. Поцелуй получился долгим. А потом Джули сказала:

– Мы с тобой больше не старшеклассники, чтобы ютиться на диване.

– Пойдем наверх.

– А не лучше ли отправиться ко мне? – Она имела в виду громкие щелчки «мыши», доносившиеся со второго этажа.

– Томас не покинет своей комнаты. После полуночи, если не позже, выберется в ванную, чтобы почистить зубы перед сном, а раньше мы его не увидим.

Мы тихо поднялись по лестнице. Я за руку провел Джули к самой дальней комнате, где в огромной двуспальной кровати проводил в одиночестве все ночи мой отец с тех пор, как умерла мама.

– Это комната твоего отца? – спросила Джули.

– Сейчас здесь сплю я. Или ты предпочтешь заднее сиденье машины, как в прошлый раз?

Она окинула меня лукавым взглядом.

– Нет, здесь удобнее.

Я едва успел закрыть за нами дверь, как Джули уже принялась расстегивать пуговицы на моей рубашке. Я запустил руки ей под свитер, ощущая ладонями тепло ее тела. Наши губы снова сомкнулись, пока мы медленно двигались в сторону постели, а потом Джули опрокинула меня на спину и уселась сверху, широко расставив бедра, чтобы разобраться с пряжкой моего ремня.

– Я владею одним превосходным методом, который помогает избавиться от стресса, – сказала она, но сначала откинулась в сторону и избавила меня от джинсов и спортивных трусов, которые полетели на пол. Потом снова оседлала меня, скрестила руки и, вскинув их вверх, одним движением перебросила через голову свои свитер и блузку, обнажив кружевной фиолетовый бюстгальтер. Тряхнула головой, чтобы волосы улеглись на место.

– Фиолетовый? – изумился я. – Неужели это тот?…

– Не глупи! Тогда я была тощей и плоской как доска школьницей, которая весила сто десять фунтов.

– Уж и спросить нельзя.

Она резко потянула обе руки за спину тем жестом, когда кажется, что у женщины может вот-вот лопнуть кожа на локтях, расстегнула лифчик, и он полетел туда же, куда прежде упали мои джинсы.

– Иди ко мне, – сказал я.

Джули склонилась и сосками нежно скользнула по моей груди.

– Рэй!

– Боже, что это? – задыхаясь, спросила она.

– Черт, – прошептал я, стараясь унять сердце, стучавшее, как отбойный молоток.

Было слышно, как открылась дверь комнаты Томаса.