Книга Слово воина - Александр Прозоров

Из окружающего мрака проступили серые одноцветные детали: свод потолка, у двери метелка можжевельника от злых духов, ребристый прямоугольник сундука. Ведун осторожно приоткрыл дверь, выскользнул в коридор, затаив дыхание, прислушался — и учуял на лестнице крадущиеся шаги. Стараясь ступать как можно тише, что в тяжелых милицейских ботинках получалось не очень хорошо, Олег выскользнул на лестницу, прислушался снова.

Наверху еле слышным шепотом кто-то читал заклинание на сон — у ведуна начали слипаться глаза, и он, не мудрствуя лукаво, заткнул пальцами уши, выждал так минуту, начал подниматься дальше.

— Слышишь ли ты меня, уважаемый Саркел Исай-хан?

Этот скрипучий голос было невозможно не узнать — Олег криво усмехнулся и осторожно потянул саблю из ножен.

— Терпение, друг мой, терпение, — ответил на неслышимый упрек византиец. — Силы варваров не бесконечны. Они уже нуждаются в помощи, а скоро будут и вовсе обессилены. Князь желает послать свою дружину на Итиль, и город останется в твоей власти на много, много месяцев. С малыми силами, голый и беззащитный.

Опять наступила пауза, после чего монах продолжил:

— Теперь ты должен проявить внимательность, уважаемый Саркел Исай-хан. Варвары умыслили разослать гонцов за помощью, дабы набрать новые силы для защиты города. Ты должен расставить посты на всех дорогах и всех тропинках, какие только успели найти твои нукеры. Гонцы пойдут завтра и послезавтра — их нужно перехватить. Тех, что поплывут по реке, я возьму на себя…

Опять наступила заминка, после которой Кариманид раздраженно повысил голос:

— Я куда лучше тебя знаю, что такое колдовство, хан, и его возможности. На заклятие можно надеяться, но всегда нужно помнить о подстраховке. Те, что одолеют заговоренный окрест Мурома круг, должны попасться дозорам. Те, что смогут обойти дозоры, окажутся под властью заклятья. В важных делах, уважаемый Саркел Исай-хан, не стоит надеяться только на одну опору. Опора должна быть двойной. А еще лучше — тройной…

— Так я и знал, — кивнул Олег, остановившись на верхней ступени лестницы. — Кто еще может быть предателем, кроме византийского выродка? Вы всегда были известны своей подлостью.

— Хитростью, — поправил его монах с легкой улыбкой и торопливо спрятал в рукав что-то, что только что сжимал в кулаке. Покосился в сторону. Олег, отступив на шаг назад и вскинув саблю, бросил короткий взгляд в том же направлении. Но там был всего лишь караульный, который сладко спал в обнимку с копьем.

— Гнусностью, — покачал головой Середин. — Настала пора платить.

— Платить? — вскинул брови Кариманид. — Чем? Неужели ты посмеешь убить меня, священника, духовника твоего князя?

— Еще как посмею, урод! Ты ведь опаснее греческого огня и тысячных армий, Кариманид. Потому что ты выглядишь другом, но являешься змеей. С твоих клыков течет яд, который отравляет души, а люди без души — это всего лишь двуногий скот. — Олег вытянул саблю, упершись ею лазутчику в живот. — Ты даже не представляешь, как я ненавижу всех вас и вашу ядовитую веру. Там, где вы появляетесь, исчезают берегини, спехи и лесавки, а остаются только оборотни, водяные и кикиморы. Там, куда вы приходите, люди больше не умеют читать, веселиться и праздновать, они умеют только молиться, постоянно страдать и искупать первородный грех, которого никогда не совершали. Вы хуже василисков — там, где вы проходите, мир становится мертвым. И притом вы требуете, чтобы все это считалось благом!

— Конечно, — облегченно кивнул Кариманид. — Ах, какая пламенная речь! Я чуть не заплакал…

Олег, почувствовав, как от резкой перемены в поведении монаха в животе зародился неприятный холодок, отвел руку для удара — но тут ему в локоть вцепились две крепкие руки. Еще две ухватили за запястье и за шиворот.

«Монахи! — заскрипев зубами и едва не взвыв от бессилья, понял ведун. — Монахи! Кариманид везде шлялся с двумя послушниками, и они наверняка караулили хозяина где-то неподалеку…»

— Ну что, оратор, высказался? — В скрипучем голосе священника сквозило торжество. — Наговорился? Ну же, подумай, дикарь, неужели вы надеялись, что все останется по-прежнему? И великая Византия допустит, чтобы дикие, безмозглые лесные варвары, недостойные даже целовать сандалии последнего из императорских рабов, обкладывали ее данью и заключали договора как равные? Чтобы ваши поганые купчишки ходили по нашим улицам, подобно полноценным людям? Чтобы требовали уважения и равноправия? Какая наглость! Вас не взял греческий огонь, вы истребили закаленные легионы, но слово… Против слова у вас оружия нет. Слово, обычное слово вернет вас в грязь, откуда вы зачем-то вылезли. Подумать только — вы посмели называть себя внуками Бога! — Монах наклонился вперед: — Вы — рабы! Запомни это крепко-накрепко: вы не внуки Бога, вы рабы Божьи! Вы рабы византийские, рабы хазарские, рабы половецкие, болгарские, вы твари без прошлого и будущего. Вы, славяне, мразь земная. И должны почитать за честь, если кто-то пожелает вытирать о вас ноги. Но ты, бродяга безродный, этой чести недостоин.

Кариманид выпрямился:

— Брат Роман, перережь ему горло и скорми свиньям. Они уже давно не кушали свежего мяса.

— Подожди…

— Что еще? — высокомерно поморщился монах.

Вместо ответа Середин оттолкнулся от верхних ступеней и, повиснув на скрученных руках, со всей силы пнул его сдвоенным ударом ног в грудь. Кариманид, покачнувшись, устоял, но вот его послушники, и без того находившиеся ниже ведуна, да еще на крутой лестнице, естественно, не удержались и вместе с пленником закувыркались вниз. Пальцы на локтях Олега разжались, и он немедленно ткнул саблей в ближайшего врага. Рукоять оружия выкрутило из рук, голова еще пару раз саданулась о ступени, после чего ведун, распластавшись на спине, остановился. Один из монахов, позвякивая торчащим между ног эфесом, прокатился еще немного, замер. Второй уже стоял, выставив перед собой нож и водя им во тьме из стороны в сторону.

— Э-э, родной, — нащупал в кармане кистень ведун. — А кошачьего глаза-то у тебя, похоже, нет…

— Не двигайся! — зарычал, повернувшись на голос, послушник.

— Только один взмах, — попросил разрешения Олег и вскинул правую руку. Шипастый серебряный грузик, предназначенный как раз для истребления нечисти, ударил черноризника в висок — голова дернулась в сторону, разбрызгивая осколки кости, мертвое тело сползло вниз по стене. Ведун закрыл покойнику глаза, забрал у него нож, стал подниматься вверх по лестнице.

— Стоять! — На крутой лестнице возвышавшийся наверху Кариманид казался трехметровым. — Остановись и покайся!

Монах снял с шеи свой тяжелый бронзовый крест и вытянул его в левой руке перед собой, словно для поцелуя, придерживая тонкую цепочку пальцами правой.

— Покайся и прими веру истинную, пока у тебя есть шанс… — В глазах священника неожиданно вспыхнул огонь, и Середин, почуяв в этой вспышке свою смерть, резко пригнул голову. Словно в замедленной съемке, он увидел, как разжимаются пальцы на левой руке византийца, а правая делает рывок вперед, как бронзовый крест, описав в воздухе свистящий полуоборот, чиркает Олега по волосам и врезается в стену, высекая каменную крошку. Ведун резко выбросил нож вперед, вгоняя его в живот предателя по самую рукоять, пару раз провернул, чтобы не оставить шансов на исцеление, посторонился, пропуская падающее тело, перехватил оружие клинком вниз и со всей силы ударил проповедника в затылок — уж очень живучи бывают эти твари. Когда труп, проскользив по ступеням несколько метров, остановился, Середин выдернул и отбросил нож, перевернул Кариманида на спину, сунул руку к нему в рукав, в другой — и за вывернутым внутрь обшлагом обнаружил довольно большой, с куриное яйцо, камень, светящийся слабым голубоватым цветом.