Книга Пандемоний - Дэрил Грегори

— Проверяешь, не следит ли кто за нами? — спросила О'Коннел. — Ты всю дорогу оглядывался в заднее окошко.

Я обернулся. Она уже распахнула коробку. Достав из нее выпуск «Человека-Радара», наугад открыла его.

— Бертрам считал, что демоны устраивают друг для друга представления, — сказал я. — Следят друг за другом. Не исключено, что на самом деле все гораздо хуже. Возможно, у них существует взаимопомощь.

О'Коннел покачала головой.

— Они слишком погружены в себя, каждый в свою собственную историю. Между ними нет взаимопомощи.

— А что, если что-то угрожало сразу им всем? Например, доктор Рам…

— Доктора Рама убили потому, что он представлял угрозу взглядам какого-то фанатика, — возразила Мариэтта, не глядя в мою сторону. — А это, — она помахала книжкой, — вообще полная бессмыслица.

Привет, болван!

Я обошел кровать и заглянул ей через плечо.

Это была сцена решающего поединка, и мои таланты юного художника были задействованы в ней на полную катушку. Я пытался произвести необходимый визуальный эффект, отчего Человек-Радар получился размером с машину.

— Все просто, — ответил я. — Человек-Радар, он же Роберт Требор, он же Боб, выследил Доктора Тормоза в его логове в своем родном городе.

— Доктора Тормоза?

— Ну да. Я придумал ему такое имя.

— А! Понятно.

— Не в том дело. Просто доктор похитил подружку Боба, Ханну, сделал ее клона, правда, полярность мозга девушки при этом изменилась на противоположную. Ее клон получился злым и к тому же левшой.

— Ну конечно!

— И вот эта злая Ханна говорит: «Привет, болван! Я жива и я зла». И тогда Человек-Радар отвечает: «Зло — вот кто мой главный враг, покуда я жив!».

— Какой милый диалог, — съехидничала О'Коннел.

— Попробуй сочинить сама, а потом говори. Мы пытались придумать так, чтобы все было основано на игре слов. У Лью был толстый том, «Большая книга словесных игр», там полно подобных вещей. Мы с ним хотели, чтобы в наших комиксах все было в таком духе. Особенно нам нравились палиндромы. Ты только представь, вот было бы здорово, если бы книжку можно было читать с любого конца. Но это, конечно, предел желаний.

— То есть конец был бы в самом начале, — сделала вывод О'Коннел. — Как всегда.

— Это религиозное озарение или что-то типа того?

— Альфа и омега. Не я их изобрела. — Она протянула мне книжку, а сама подошла к своему чемодану. — Пойду приму душ.

— Валяй, — небрежно ответил я. — Я после тебя.

Мариэтта одарила меня взглядом, сути которого я не смог разобрать, взяла небольшую нейлоновую сумочку с туалетными принадлежностями и направилась в крошечную каморку, где имелись унитаз и душ. Войдя туда, она закрыла за собой дверь, и через несколько минут, которые показались мне вечностью, из душа полилась вода.

Я лег на кровать и сосредоточился на странице комикса, пытаясь смотреть мимо картинки с изображением голой О'Коннел. Вот она стоит, подставив лицо под струи воды, и та стекает ручьями по ее шее.

Доктор Тормоз. Остаются ли жить добрые дела? Нет, остается жить лишь зло. О боже!

Человек-Радар. Ну вы загнули, доктор! Можно сказать, убили наповал!

Это в принципе не имеет смысла, потому что у Доктора даже нет оружия. Собственное оружие Человека-Радара отбрасывает Доктора Тормоза вместе со злой Ханной назад, в одно из настенных кривых зеркал, которыми увешаны стены в логове доктора-злодея, и оно разбивается. Доктор лежит на полу, оглушенный, посреди острых осколков.

Человек-Радар. Победа за мной!

Доктор. Негодяй!

После чего следует главное откровение: Доктор Тормоз стаскивает с лица маску, и Боб видит собственное лицо (насколько мне, конечно, удалось, нарисовать похожее. Скажу честно, лица мне удавались плохо и, как правило, получались разные. Моим коньком были бицепсы и бедренные мышцы).

Человек-Радар. Так это… я?!

Наконец-то все встало на свои места: Доктор Тормоз — это злой клон нашего Боба. Или, может, наоборот, Боб — добрый клон Доктора? Продолжение в следующем номере!

О'Коннел вышла из душа и приблизилась ко мне. Белое гостиничное полотенце едва прикрывало ей бедра. Ну прямо-таки фламинго! На голове легкий пушок, полупрозрачные уши. Выражение лица — на редкость серьезное.

Я присел на кровати.

— В чем дело?

— Я хочу кое-что знать.

Она встала прямо передо мной, явно не собиралась сдвигаться с места. Бледные плечи, все еще влажные, порозовели от горячей воды. Я посмотрел на холмики грудей, прикрытые махровым полотенцем, и поспешил отвернуться.

Я ощущал ее запах. Запах мыла и другой, едва ощутимый, который исходил из-под края полотенца, а его источник находился у нее между ног.

— Хочу спросить, наблюдает за нами мальчишка или нет?

— Понятия не имею, — ответил я, — вряд ли.

На видео он просыпался, как будто разбуженный кошмаром, и звал мать, словно пятилетний ребенок.

— Вряд ли для него течет время.

Я поднял руку и дотронулся до сгиба ее ноги. Кожа все такая же влажная.

О'Коннел закрыла глаза. Моя рука скользнула выше, прочерчивая на коже влажную дорожку. Она схватила мою руку и вновь открыла глаза.

— Прошу тебя, не надо. Он знает, что происходит с тобой? Он запомнит или нет?

— Не знаю, — ответил я. — Понятия не имею, как все устроено.

Мариэтта отступила от меня. Мои пальцы соскользнули с ее тела.

Она повернулась и направилась к своей кровати. Достала из чемодана ворох одежды и снова вернулась в душевую.

Я поднес влажные кончики пальцев к губам. Никакого запаха я не ощутил, и все равно едва уловимый аромат ее тела засел у меня в голове.

— Черт! — негромко выругался я.

Спустя минут десять — пятнадцать Мариэтта вышла из душевой, одетая в длинную футболку и шорты. Не глядя в зеркало, почистила над раковиной зубы, затем сложила обратно одежду, закрыла крышку и аккуратно поставила чемодан на тумбочку. Стащила с кровати толстое покрывало и юркнула под одеяло.

Она лежала лицом вверх, закрыв глаза.

Я взял бритвенные принадлежности и спортивные шорты. Свет возле своей кровати я выключил, затем выключил верхний свет, оставив гореть только лампу дневного света над раковиной, а также лампочку в душевой. Когда я проходил мимо ее кровати, Мариэтта обронила:

— Лампочки можешь оставить в покое.

— Тебе хочется со мной поговорить?