Книга Грешник - Маргарет Мэллори

— Не считаю это недостатком, — сказала она.

— Да, это часть твоего обаяния, — согласился Алекс и улыбнулся такой улыбкой, что ее захлестнула волна желания. — У меня есть к тебе предложение.

— Вот как? Готова выслушать.

Когда Алекс сказал эту же фразу в прошлый раз, ее жизнь изменилась.

— Иди, сядь со мной, и я тебе расскажу, что это за предложение.

Он не злился на нее, не кричал, он стал прежним, беззаботным Алексом. И Глинис, не спрашивая себя, почему она это делает, встала и подошла к нему. Он не пытался усадить ее к себе на колени, только медленно провел пальцем вверх по ее руке. Глинис не могла оттолкнуть его за такой незначительный жест, но от легкого медленного прикосновения все ее чувства воспламенились. Все ее существо сосредоточилось на движении пальца Алекса по ее руке под свободным рукавом. И когда он обхватил ее за талию и усадил к себе на колени, с ее губ не слетело ни единого слова возражения. Ей хотелось закрыть глаза и прислониться к его сильному телу. Ну почему, почему она не может просто принять его таким, какой он есть, принять хорошее вместе с плохим? Алекс ничего не может поделать с тем, что женщины тянутся к нему, как мухи к меду. Он такой, какой он есть.

И все-таки Глинис хотела быть единственной. Она должна быть единственной.

— Не так уж и плохо, правда? — спросил Алекс, играя ее волосами.

Когда его пальцы коснулись ее шеи, Глинис сдержала вздох. Наконец она вспомнила, что нужно спросить:

— Так в чем состоит твое предложение?

— Я знаю, что в постели тебе меня не хватает, — с уверенностью произнес Алекс. — И, видит Бог, я тоже по тебе скучаю.

Он по ней скучает. Это признание доставило Глинис неожиданное удовольствие, большее, чем следовало.

— Но этого недостаточно, — сказала она, хотя в эту минуту ей почти казалось, что лучше ничего и не надо придумывать.

Ей показалось, что на лице Алекса мелькнула боль, но он тут же скрыл ее за очередной непринужденной улыбкой.

— Я человек сентиментальный, — продолжил он развивать свою мысль и погладил костяшками пальцев ее щеку. — Думаю, нам нужно провести еще одну ночь вместе, чтобы мы друг друга запомнили. Тем более что мы еще муж и жена.

— Нет…

Слова застряли у Глинис в горле: она почувствовала на своем ухе его теплое дыхание. Он прошептал:

— Я знаю, как доставить тебе удовольствие.

Алекс потерся носом о ее шею так, как ей нравилось, и Глинис запрокинула голову. Он в самом деле знает, как доставить ей счастливые минуты. Она мечтала, чтобы он прикоснулся к каждому изгибу и каждой выпуклости на ее теле. Его близость действовала на нее колдовским образом. Когда его руки скользили по ее плоти, а губы приближались к ее губам, она теряла способность мыслить ясно. А когда его губы коснулись ее губ, она растворилась, утонула в нем. Все в этом мужчине — его запах, его поцелуй, его тепло — было знакомым и наполняло зияющую пустоту, которую он оставил в ней.

Алекс не торопился форсировать события, как будто боялся разбудить ее от сна. Она настолько забылась, что почти не сознавала, что он понес ее на кровать. Он прикасался к ней с нежностью, от которой ее сердце с неизбежностью таяло. Что бы он ни делал с другими женщинами, Глинис знала, что он к ней неравнодушен, она чувствовала это по тому, как он ее обнимал.

Они были обнажены, и ни один из них не заметил, как это произошло. Алекс снова и снова повторял ее имя, осыпая поцелуями ее плечи, руки, прижимая ее ладонь к своей шершавой щеке. Своей нежностью он разрушил все ее защитные барьеры, которые она против него возвела. Смотреть в его лицо… это было уже слишком, Глинис зажмурилась. Даже лежа в его объятиях, она скорбела о его потере. Ей было больно внутри, и она знала, что причинила сильную боль и ему, но она не знала другого способа перестать ранить друг друга, кроме как расстаться.

Глинис крепко обняла его, потребность почувствовать его внутри наполняла ее сладостным ожиданием. Если бы Алекс сейчас сказал, что любит ее, она бы ему поверила.

— Ты меня не забудешь, — сказал он перед тем, как войти в нее.

— Я не смогу, — прошептала Глинис. — Никогда.

— Ты будешь думать обо мне по ночам. — Он обхватил ее лицо ладонями и заставил ее смотреть ему в глаза. — И будешь желать, чтобы я был рядом.

— Да.

Он начал двигаться, Глинис обвила его руками и ногами и прильнула к нему. Ее желание все нарастало, казалось, оно взорвется в ней, она впилась ногтями в его плечи, чувства, переполнявшие ее, были так сильны, что она не могла их сдерживать, по ее щекам потекли слезы. Глинис казалось, что она тонет в своей любви к нему.

Ну почему, почему он ее не любит? Разве она недостаточно дорога ему, чтобы быть единственной?

Разрядка была такой сильной, что все ее тело содрогалось, казалось, она познала одновременно и рай и ад.

— Бог мой, Глинис, как ты можешь от меня уйти? — прохрипел Алекс за мгновение до того, как взорвался в ней.

И Глинис знала, что он не запланировал этот последний, рвущий душу, призыв заранее. Потом он лежал, зарывшись лицом в ее волосы. Глинис хотелось сдаться, сказать ему то, что он хотел услышать, остаться в тепле его рук и никогда не покидать его. Если бы он хотя бы раз сказал, что любит ее, она бы не удержалась. Но он не сказал.

На следующее утро, когда Бесси вошла в спальню, Глинис быстро села и вытерла лицо простыней.

— Тормонд готов посадить вас в боевую галеру, — объявила Бесси. — Мне не подобает это говорить, но как вы можете оставить такого прекрасного человека? Разве можно бежать от своего счастья?

— Я не знаю, что делаю, — призналась Глинис. — Даже еще не сказала Сорче, что мы уезжаем. Наверное, откладывала до тех пор, пока не буду уверена, что не передумаю.

Но Сорча была таким ребенком, который понимает и без слов.

— Если она расстанется с отцом, это разобьет ее сердце, — всплакнула Бесси.

Это обвинение звучало в ушах Глинис, пока она одевалась и спускалась вниз. Ее обуревали сомнения, и она уже не знала, по-прежнему ли собирается уезжать или передумала. Нужно было оставить себе больше времени на раздумье, а не настаивать на том, чтобы уехать немедленно. Сейчас Глинис, наверное, впервые жалела, что не умеет делать что-то наполовину.

Алекса она нашла внизу, он сидел в зале один с Сорчей. Зал редко бывал пустым, и Глинис поняла, что все ушли, чтобы дать ему побыть наедине с дочерью.

— Нам с твоей мамой нужно поговорить, — сказал он Сорче. — Пусть кто-нибудь из конюхов отведет тебя навестить лошадок, я тебя найду, как только мы освободимся.

Сорча посмотрела поочередно на каждого из родителей, ее лицо было не по возрасту серьезным. Потом она поцеловала отца в щеку и поплелась из зала, волоча ноги. Алекс проводил ее взглядом, и его лицо исказилось от боли.