Книга Плод воображения - Андрей Дашков

Скользнув взглядом по закрытому сейфу («Теперь не к спеху»), он направился в спальню. Потрогал постель. Смятая простыня оказалась влажной. Обуви и одежды не было — ни мужской, ни женской. Он обошел другие помещения номера и никого не обнаружил. Вернулся в гостиную. Паек в вакуумной упаковке лежал нетронутым. Аудиосистема была выключена. Ноутбук находился в спящем режиме. Розовский разбудил его и не увидел ничего интересного. Ящик на пароле; процессов: 27; загрузка ЦП: 0 %. И, слава тебе господи, никаких записываемых дисков — по крайней мере на виду. Обыскать рюкзак Каплина было минутным делом. Грязного белья в нем не завалялось — ни в прямом, ни в переносном смысле. Розовский даже немного заскучал.

Наконец настала очередь сейфа. Он, конечно, не рассчитывал найти там оружие и прочие игрушки, однако никогда не мешает увидеть всё своими глазами. Излишне говорить, что своей «креатуре» он не доверял. Кстати, о «креатуре». Он бросил взгляд на часы — назначенное время встречи давно прошло. Розовский не торопился с предположениями относительно того, что это могло означать. Правда, всё-таки подумал (как о возможном варианте): «Если бы в черном пластиковом мешке оказался ее труп, я бы не сильно огорчился».

Он подошел к сейфу и повертел ручку с лимбом до срабатывания замка. Единственным предметом, лежавшим в сейфе, был диск, размашисто надписанный черным маркером. Шесть цифр составляли дату десятидневной давности. Во всяком случае, не напрасно проехался, сказал себе Розовский. Внешние отличия от диска, найденного им в машине Бульдога, были слишком явными, чтобы не полюбопытствовать.

Аудиофайл с теми же шестью цифрами в имени и продолжительностью примерно сорок шесть минут представлял собой запись некоего совещания. Розовский насчитал четыре голоса. Один явно принадлежал Генеральному (этот говорил больше всех, хотя и не слишком внятно); второй, скорее всего, Бульдогу (косноязычные увесистые фразы); два остальных участника лишь изредка подавали реплики (и, судя по тому как протекала беседа, это были солидные люди). Никто из них ни разу не назвал другого по имени. Речь шла о проекте.

Уже за первую четверть часа Розовский узнал кое-что новое для себя и в высшей степени полезное. Всё это время Машка практически неподвижно сидела в кресле — ну разве не золотая женщина?

Он прослушал запись до половины, когда Генеральный впервые упомянул некоего «лопушка». Еще минут десять слово «лопушок» употреблялось неоднократно. У Розовского сделалось кисло во рту. Не хотелось верить своим ушам, но пришлось признать неоспоримое: из контекста следовало, что «лопушком» называли его.

И это еще полбеды; на уничижительное прозвище, как и на «гондона», он не обиделся — на обиженных, известное дело, воду возят. Гораздо хуже было другое. Оказалось, что как минимум четверо совещавшихся знали и о его предварительном визите в город, и о тайнике в номере отеля, и, возможно, даже о намерениях обнародовать информацию о событиях, имевших место до и после исхода.

Слушая, как Бульдог докладывает о его «тайной» поездке, он побелел. После слов Генерального: «Запустим лопушка, пусть нароет говнеца. В случае чего на него всё и спишем», — он согнулся, будто ему врезали под дых. Удары он держал неплохо, однако на несколько секунд буквально ослеп и оглох от ярости. Ему хотелось выхватить у Машки клюшку и разнести к долбаной матери компьютер, а заодно весь этот проклятый номер, в котором, как по заказу, испытал позор дважды за последние двое суток.

Но рассудок всё же победил. Вероятно, присутствие Машки тоже сыграло свою роль. Он не мог окончательно потерять лицо в ее глазах. То, что она всё слышала, было крайне неприятно, однако он принял это как горькое лекарство. Он прозрел — вот что было самым важным. Лучше позже, чем никогда. Он взял себя в руки и, прикладывая громадные волевые усилия, стал слушать дальше.

Сделанные им открытия оказались не последними. Дважды из уст неизвестного солидняка прозвучало что-то вроде «мастэропапэтс» применительно к некоему программному продукту, прежде чем Розовский врубился: между собой «коллеги» использовали англоязычное название. Если он правильно понял, провести тестирование продукта предполагалось в ближайшее время. Установить место было нетрудно.

Потом он услышал еще одну кличку: Карабас Барабас. Розовский задумался, кто бы это мог быть. Догадка блеснула в мозгу подобно огню маяка, предупреждавшему об угрозе гибели на прибрежных скалах. Но у Розовского появилось предчувствие, что предупреждение немного запоздало. С этой минуты ощущение обреченности не покидало его. И услышанная под занавес фраза Бульдога — «Подберем таких, кого не будут искать» — уже ничего не добавила к горечи поражения, которую он испытывал.

После того как запись кончилась, он еще пару минут простоял, уставившись в одну точку, словно лунатик. Затем в его лице что-то изменилось. Он повернулся к Машке, которая по-прежнему сидела в кресле, поигрывая клюшкой.

— Твой «хозяин» тебя не дождался.

«Розовский, а знаешь, мне здесь нравится».

— Мне тоже нравилось. Раньше. Если бы не один шустрый паренек…

«Я не о том. Раздевайся и ложись. Я обещала с тобой поиграть», — она встала и начала медленно приближаться. На лице у нее играла улыбка, обещавшая ему нечто незабываемое.

— Ты думаешь, мать твою, сейчас подходящее время?

«Конечно. Самое что ни есть подходящее. Другого уже не будет».

— Что ты…

И тут он понял. Теперь свет истины был подобен не далекому маяку, а прожектору надвигающегося поезда. Во время совещания Бульдог упоминал «верного человечка». Да, он так и сказал: «В крайнем случае подошлю верного человечка»…

«Ложись, ублюдок!»

Его рука дернулась за «глоком», но клюшка издала резкий свист и врезалась ему в переносицу.

После этого свист повторился еще много раз, но Розовский уже ничего не слышал.

80. Лада: «Я здесь»

Она выстрелила в том направлении, где находился Нестор, за миг до наступления темноты, но было непонятно, попала она или нет. Выстрел ни в коей мере не был признаком паники. Она уже на собственной шкуре почувствовала, на что способен «блаженный», и осознавала, что от него пощады не жди.

Отдача оказалась для нее гораздо большей проблемой, чем она предполагала, и Лада замешкалась со следующим выстрелом. Она инстинктивно отступила и прижалась спиной к стене, страхуясь по крайней мере от атаки сзади.

Воцарилась тишина, наполненная остаточным эхом. Правда, Ладе мешал еще незатихающий гул в ушах, с некоторых пор сопровождавший ее повсюду. Иногда ей казалось, что это отравленная химией кровь трется о стенки сосудов…

Спустя несколько очень долгих секунд она всё же услышала чье-то хриплое дыхание — скорее всего Парахода, если, конечно, Нестор не решил напоследок поиграть с ней. Вариант, при котором «блаженный» действительно мог исчезнуть, она всерьез не рассматривала. Скорее, попросту сбежал — но ей не хотелось бы поплатиться за потерю бдительности.