Книга Звезда Полынь - Вячеслав Рыбаков

Наташка с трудом сглотнула.

Журанков безнадежно закрыл глаза.

У него опять не получилось. Он опять не смог того, что решил. Он так все складно сочинил, так досконально расчислил. Он написал прощальное письмо Алдошину, чтобы никто и помыслить не смог увязать его самоубийство с делами сына. Он решил не топиться — когда еще труп найдут, а надо, чтобы от Вовки отстали поскорей. Пока не началось необратимое. Он не запер дверь в номер, чтобы его обнаружили нынче же.

Он все продумал, как всегда, — так, что комар носу не подточит. И как всегда, нелепая случайность, предсказать которую было не в силах человеческих, поломала весь его филигранный расчет. Ну кому могло прийти в голову, что женщина, которая теперь снилась ему каждую ночь, окажется в его номере через пять минут после того, как он отбросит лезвие?

Безнадежно…

Как всегда.

Он не открыл глаз, даже почувствовав ее руки у себя на плечах, и даже не попытался ей как-то помочь, когда она, надрываясь и то и дело выплескивая на пол, на себя, на ювелирно элегантное свое платье плюхающие кровавые волны, молча принялась выволакивать его из воды.

ГЛАВА 4. Опять не пролилась

Фомичев позвонил Наташке часа через четыре после того, как они разошлись у больницы. Он был доволен и собой, и тем, что ему удалось, — и имел все основания на это. По первости его хотели погнать взашей, а он — журналистское расследование. Ему: тайна следствия, а он — святая мужская дружба. В общем, ля-ля-тополя — и теперь в его бумажнике лежали миниатюрные копии фотороботов, которые по рассказам соседей были составлены в ментовке в дополнение к показаниям; двое совершенно свидетелям незнакомых, не живших в том краю и никогда доселе там не виданных ребят в течение не менее чем получаса сидели на скамейке у парадной и то ли чего-то ждали, то ли кого-то караулили. Соседи — они все видят, только, к сожалению, лишь задним умом крепки. Фотороботы так себе, но, во всяком случае, отчетливо видно, кто из парней старше, кто совсем пацан. Будем у Семки в следующий раз — хоть завтра, — обязательно предъявим.

Наташка долго не отвечала. Фомичев уже начал думать, что она либо спит, либо, наоборот, слишком увлеклась чем-то, неважно чем, чем-то очень важным, с этим самым Журанковым. Он уже хотел дать отбой.

— Ал-лё? — спросила Наташка басом.

— Привет, — осторожно сказал он.

— А-а, — протяжно сказала Наташка, — это ты, Фомич…

У него брови слегка поползли вверх. Наташка так амикошонски никогда себя с ним не вела.

Прежде чем он сообразил что-то ответить, она вдруг хихикнула и запела:

— Голова обвязана, кровь на рукаве… След кровавый стелется… Бляха-муха, забыла. Как там? Стелется…

— Наташка, — сообразил он, — ты что, пьяная? Вы там выпиваете, что ли?

— Стошку вискарика огрела, — легко призналась она. — На голодняка, правда. Нет, ты не думай, Фомич, это не разврат. Это я уже дома. В полном одиночестве.

— Точно только стошку? — усомнился Фомичев.

— Ну кто считает? — возмутилась Наташка. — Мы же воспитанные люди!

— Понятно, — сказал Фомичев. — У тебя что, Наташечка, нечаянная радость? Журанков тебе наконец рассказал, на чем мы осенью полетим к альфе Центавра?

Наташка отчетливо икнула. Потом поведала:

— Журанков с собой покончил. Вскрыл себе вены в ванне. А я его спасла.

— Ты что несешь? — обалдело помолчав, осведомился Фомичев.

— Правда, — ответила Наташка так тихо и трезво, что Фомичев сразу понял: да, правда.

— Как это было? — негромко и совершенно спокойно спросил Фомичев.

— Захожу, а он в ванной, — сообщила Наташка и опять икнула. — Ага. Вены на руках порезал и лежит, как в маринаде. Ой, погоди… рекламная пауза. Я еще накачу. Вот это денек…

Слышно было, как звякнуло стекло о стекло. Похоже, у Наташки до сих пор тряслись руки. А может, наоборот — уже тряслись.

— Ага, — сипло сказала она через несколько секунд. — Есть. Я опять с тобой, Фомич. Я снова здесь, я собран весь…

— Наташ, — осторожно предложил Фомичев, — может, мне подъехать?

— Ни в коем случае! — сипло прикрикнула она. — Исключено! Я слабая женщина, пьяная и пришибленная, мне тоже помощь нужна. Надежное мужское плечо… Если ты тут окажешься, я тебе отдаваться начну, а это нельзя, нечестно. Я же тебя не люблю… Я этих уродов люблю.

— Понял, не дурак, — сказал он, помедлив.

— Ленечка… Ты не обиделся?

— Нет, — ответил он хмуро, но, в общем, не покривив душой. — На что тут обижаться? Дело житейское. На расстоянии-то со мной говорить ты сейчас можешь?

— О да.

— Он как-то тебе объяснил?

— Он молчал, как партизан. Я жгуты верчу, кровь останавливаю… Он зажмурился и молчит. Знаешь, будто маленький. Чурики, мол, я уже не играю, а вы делайте, что хотите. А когда я стала по телефону наяривать… Обычную-то «Скорую» я вызывать побоялась, не ровен час, они бы следствие затеяли. Назначат психическую экспертизу… Нам это надо? Связалась с представителем корпорации в Москве, объяснила ситуацию на пальцах. Надо отдать им должное, врубились с двух слов. У них, оказывается, тут целый штат… Государство в государстве. Ну, как и следовало ожидать, собственно. Если своя служба безопасности, то как не быть своей поликлинике? И своей «неотложке»? Частный сектор, мироеды…

— Наташка, ты героиня, — от души сказал Фомичев. — Так соображать в таком экстриме…

— Херня, — бесшабашно отмахнулась Наташ- Слушай дальше. Когда я стала телефон крутить, он все ж таки соизволил снизойти… Отверз уста и начал гнать полную пургу… Чтобы я не вызывала врача, чтобы я ему размотала повязки и отпустила залечь обратно. Потому как я все испортила и всех погубила. Его, мол, сына коварно впутали в кровавое преступление и теперь шантажируют Журанкова, чтобы он кому-то там рассказал главную военную тайну, а то сына засудят… А вот если он, Журанков, немедленно помрет, то и сыну ничего не грозит, и тайну никто не узнает…

У Фомичева в голове что-то напряглось, будто слова Наташки, как ключ, заводили некую пружину, а потом, коротко скрежетнув, провернулось и встало на свои места.

— Наташ, — тихо сказал Фомичев. — Таких совпадений, конечно, не бывает… Но на самом деле еще как бывает. Не сын ли Журанкова проломил башку нашему Степану?

Некоторое время в трубке было слышно лишь запаленное дыхание Наташки.

— Ты вот что, — сказал Фомичев. — Ты сейчас ложись спать… ну, накати там еще, сколько надо для релакса, и отдыхай. Завтра нам эту сову надо прояснить.

Он остановил себя на половине того, что поначалу хотел сказать, потому что вовремя сообразил: если сказать все, Наташка уж точно не заснет.

Потому что для Степана, если так, получался совсем иной расклад. Получалось, что он не плюгавой шпане под руку подвернулся, а занятым каким-то серьезным делом профи. А те, если уж начали, свидетелей не оставляют. Игра немалая. Журанков, конечно, как у Галича пелось, то ли гений, а то ли нет еще, но исходить надо из худшего. В данном случае худшее — это что он воистину гений и что ради завладения его мозгами и тем, что в них таится, крови не пожалеют.