Книга Бунтующая Анжелика - Анн Голон

— Совершенное безумие… Никто не мог этого понять… Надо полагать, что вы внушили ему не просто желание, а.., любовь. Как знать?

Анжелика слушала едва дыша.

— А что же дальше?

— Дальше?.. Ну, что же я могу сказать? Меццо-Морте, наверно, рассказал ему, что вас продали марокканскому султану, а потом Рескатор узнал, что там вас убили… Говорили еще, что вы бежали и погибли в дороге. Теперь я убеждаюсь, что все эти предположения не соответствуют истине, потому что вижу вас живой во французском королевстве. — Глаза его загорелись. — Какую же историю я расскажу в Кандии, когда приеду туда… Никто и вообразить не мог такого исхода. Женщина сбежала из гарема Мулай Исмаила.., и пленнице удалось добраться до христианской земли… И я один это знаю и смогу всем рассказать… Ведь я вас видел!

— Разве вы не дали мне обещания сохранить мою тайну?

— Дал, правда, — грустно проговорил Роша. Он нахмурился, допивая свой стакан, а потом приободрился: надо будет придумать, как рассказать об этом, не называя ни имен, ни города Ла-Рошель. Пока же надо договорить.

— Так вот, Рескатор ушел из Средиземного моря. Хотя он не смог заполучить вас, но должен был сдержать торжественное обещание, данное Меццо-Морте, который свое слово сдержал. Волки должны соблюдать договоры. Но прежде он вызвал алжирского адмирала на дуэль. Тот удрал в глубь Сахары и спрятался в каком-то оазисе, пережидая, пока враг уйдет. И Рескатор прошел-таки Гибралтарским проливом в Атлантический океан. Что с ним сталось там, никому неизвестно, — мрачным тоном закончил Роша. — Такая тяжелая история. Просто отчаяние!..

Анжелика встала.

— Господин Роша, мне надо уходить. Могу я быть уверена, что вы не предадите меня и никому не станете рассказывать о нашей встрече, по крайней мере, пока вы находитесь во Франции и в Ла-Рошели?

— Можете быть уверены, — обещал он. — Да и с кем тут можно говорить? Эти ларошельцы холодны, как мрамор…

На пороге он поцеловал ей руку. Он уже не был чиновником. Он начинал новую жизнь. Его личность, в которой была и авантюрная жилка, и склонность к поэзии, до сих пор тесно сжатая служебным положением, начала понемногу расправляться.

— Прекрасная пленница с зелеными глазами, пусть бог ветров унесет ваш корабль далеко от вашего нынешнего печального положения! Как бы ни были скрыты ваши прелести, очаровавшие когда-то всю Кандию, нельзя сомневаться, что они не должны угаснуть в безвестности. Знаете, что я хочу пожелать вам? Чтобы Рескатор стал на якорь в Ла-Рошели и снова захватил вас.

Она могла бы поцеловать его за эти слова. Но возразила негромко:

— О, боги великие, нет! Как бы мне не пришлось слишком дорого заплатить за все неприятности, которые я ему причинила. Он до сих пор, наверно, проклинает меня…

Чтобы выиграть время, она пошла мимо укреплений. Дома уже недоумевали, конечно, куда она ушла так надолго. Она не успеет сварить суп к ужину. Солнце уже зашло, дул холодный ветер, мерзли руки: она вышла без пальто солнечным осенним днем. Под светло-желтым небом серела ровная морская гладь, неторопливые волны тихо подкатывали к песчаному берегу, почти не колебля водоросли. Изредка более мощный вал разбивался о подножие стен и брызги разлетались по ветру.

Анжелика вглядывалась в горизонт, ей казалось, что среди многих судов там вдалеке появляется еще один корабль. «Он перебрался в Атлантический океан…»

Не безумие ли это, увлекаться мечтами, словно молоденькая девушка, ждущая из-за моря таинственного принца, готового всем пожертвовать ради нее!

Ведь она разочарованная женщина, она столько пережила. Грубость и жестокость мужчин нанесли ей незаживающие раны. Все это так.

Но когда женское воображение отказывалось снова броситься в бой? Пока женщины живы, они будут мечтать о невозможном и стремиться к чудесному. «Меня увлекает волшебство этой истории», — думала она. Как забыть теплоту черной бархатной мантии, укрывавшей его, а также его глухой, чуть разбитый голос.

Она так задумалась, что натолкнулась на солдата Ансельма Камизо, преградившего ей путь своей алебардой.

— Прекрасная дама, раз вы оказались на моей территории, откупитесь поцелуем.

— Прошу вас, господин Камизо, — учтиво, но с твердостью в тоне проговорила Анжелика.

— Если королева просит, как же мне, бедному часовому, не склониться перед ней.

Он отступил, пропуская ее, а потом, опершись на свою алебарду, долго следил грустным, собачьим взглядом за ее фигурой в бедном платье, восхищаясь гордой поступью, широкими плечами, прямо поставленной головой и светлым профилем, обращенным к морю.

Глава 6

Однажды утром оказалось, что дядюшка Лазарь спокойно скончался у себя в постели. Госпожа Анна и Абигель омыли тело, уложили его в белоснежные простыни. Прибыл пастор Бокер со своим племянником. Вскоре пришел торговец бумагой, стали собираться соседи. Их было ухе много, когда у ворот раздался звонок. Анжелика вышла во двор и впустила человека с суровым лицом, в черном сюртуке и белом галстуке, отнюдь не внушавшего доверия и представившегося как господин Бомье, президент королевской комиссии по религиозным делам и помощник господина Никола де Барданя.

Анжелика уже слыхала кое-что о нем. Она закусила губы и не выразила удивления, когда из-за спины вошедшего появилась четверка вооруженных людей; шагая с развальцей, они бесцеремонно направились к дому, а за ними возник еще один, с неприятным лицом, одетый в плащ, украшенный гербом Ла-Рошели: двухпарусным кораблем и тремя цветками лилии.

Бомье вошел в дом с официальным, то есть мрачнейшим выражением лица и поднялся по внутренней лестнице в спальню в сопровождении своего помощника и подозрительных приспешников.

При виде их все собравшиеся встали с колен, наступило напряженное молчание.

Господин Бомье развернул казенную бумагу и стал читать брюзгливым тоном: «Принимая во внимание, что господин Лазарь Берн, 16 мая обратившийся в католичество, снова предался преступным ошибкам и пренебрегая вечным спасением, подал опасный пример.., и так далее.., и так далее.., объявляем его изобличенным в преступлении вторичного впадения в ересь, во искупление чего труп его следует, положив на решетины, проволочь по всем кварталам и перекресткам города, а затем выбросить на свалку; кроме того, надлежит взыскать штраф в сумме трех тысяч ливров в пользу короля и еще сто ливров на милостыню нуждающимся узникам тюрьмы Консьержери…»

Его прервал мэтр Габриэль. Очень бледный, он встал между Бомье и постелью, на которой покойник, единственный из всех находившихся в комнате, сохранял спокойное и даже чуть насмешливое выражение.

— Господин де Бардань не мог вынести такого решения на наш счет. Он сам был свидетелем того, как мой дядя отказался обратиться в католичество. Я сейчас же пойду за ним.

Бомье ухмыльнулся и стал сворачивать свою бумагу.