Книга Последний ученик да Винчи - Наталья Александрова

Маша задумчиво рассматривала художников, что сидели по бокам лестницы. Кто-то просто продавал свои работы, кто-то предлагал туристам нарисовать их портреты. Старыгин проследил за ее взглядом и все понял.

— Нет! — сказал он и даже вскочил со ступенек. — Нет-нет, ни в коем случае! Я никогда на это не решусь!

— Ты хочешь сказать, что замечательный, самый лучше реставратор города Санкт-Петербурга не сумеет нарисовать плохонький вид Рима?

— Да о чем ты говоришь! — махнул рукой Старыгин. — Рисовать я могу, и неплохо. Но рука не поднимется записывать шедевр Леонардо!

— А ты соберись с духом, наберись мужества, — посоветовала Маша, — пойми, это наш единственный шанс!

— Здесь, на виа Маргутта, — бормотал Старыгин, — район, где живут и работают художники. Наверняка мы найдем тут магазин, где можно купить все необходимое…

Он уже тащил Машу за руку по лестнице мимо радующихся жизни туристов на нужную улицу.

В гостинице Старыгин долго искал самое светлое место в номере, потом расположился с красками и занялся делом. Маше он велел не стоять над душой, а то он не успеет. Маша тоже не теряла времени даром. Она прошлась по магазинам и купила себе и Дмитрию более-менее приличную одежду взамен старой и рваной.

Вернувшись, она нашла Старыгина отдыхающим от трудов. На столике стояла картина.

— Осторожнее! — лениво сказал Старыгин. — Еще краски не высохли.

Маша долго вглядывалась в картину. Старыгин нарисовал Испанскую площадь и фонтан в виде лодки. Только в круглой чаше посредине лодки свернулось каменное чудовище, амфиреус, изо рта которого била вода. Чудовище было так ужасно, что медуза Горгона на корме лодки казалась детской игрушкой по сравнению с ним.

— Называется «Римская фантазия», — смеясь, сказал Старыгин, — думаю, что Бернини меня простит.

— Синьор, покажите, что у вас в тубусе! — потребовал усатый итальянский таможенник. Маша побледнела, закусила губу и отступила подальше, чтобы итальянец не заметил ее волнения.

Старыгин, напротив, держался совершенно спокойно. Он вынул из тубуса холст, развернул его перед таможенником и пояснил с дружелюбной улыбкой:

— Сувенир! На память о Риме! Рим — прекрасный город! Знаете, как сказал Гете: человек, побывавший в Риме, уже никогда не будет совершенно несчастен!

— Гете? — с интересом повторил таможенник незнакомую фамилию. — Умный, наверное, человек… проходите, синьор, все в порядке!

Старыгин двинулся к эскалатору.

— Постой, браток! — окликнул его приземистый бритый парень с татуировкой на мощном плече. — Мы ведь с тобой и сюда на одном самолете летели, верно?

— Ну, допустим, — осторожно отозвался Дмитрий Алексеевич.

— Продай картину, а? — парень зачарованно уставился на тубус. — Хорошая картина!

— Не могу! — Старыгин пожал плечами. — Самому нравится!

— Ну продай, друг! — не сдавался парень. — Я тебе хорошо заплачу! Штуку баксов хочешь? Хорошие деньги.

— Не могу!

— Ты не понял, друг, — парень понизил голос. — У меня, понимаешь, жена культурная, в художественной школе училась. Я ей подарю. Ей такая картина понравится. А то я тут, понимаешь, закрутился и никакого подарка ей не прикупил. Скандал будет, понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Старыгин. — Только извини, брат, все равно не могу! Любимая женщина подарила… только ты ей не говори, — он скосил глаза на Машу. — Она очень ревнивая!

— Любимая женщина? — переспросил браток. — А это тогда кто?

— Тоже женщина, и тоже любимая.

— Что-то я не врубаюсь!

— А чего ты не врубаешься-то? — Старыгин покосился на плетущуюся вслед за братком обильно накрашенную девицу в мини-юбке и маечке со стразами. — Ты же сам говоришь, что у тебя жена есть, а это кто?

— Люська, — с готовностью ответил браток.

— Ну вот! Теперь понял?

— Теперь понял! — Браток с уважением взглянул на Старыгина и подхватил свою заскучавшую спутницу.

— Ну, дорогая, — сказал повеселевший Старыгин, когда они сидели в самолете, — если нам повезет и дома, то ты сделаешь замечательный репортаж! Эксклюзивный!

— О чем ты говоришь? — Маша холодно взглянула на него через плечо. — Какой репортаж? Стану я размениваться на такие мелочи, как репортаж! Да тут столько материала, что я напишу книгу!

— Да что ты? — удивился Старыгин. — А сумеешь?

— Возьму тебя консультантом! Если ты не против, конечно…

— Я не против, — Старыгин ткнулся губами в ложбинку между плечом и шеей, — я совершенно не против…

Дежурный поднял глаза. Его смена подходила к концу, скоро должна появиться сменщица, Елена Сергеевна. Дежурство прошло спокойно. Впрочем, здесь, около служебного входа в Эрмитаж, редко случались какие-нибудь чрезвычайные происшествия. Проверить пропуска у постоянных сотрудников, записать в журнал разовых посетителей — вот и все заботы. Посетители все люди спокойные, воспитанные, не то что в ночном клубе, где он дежурил прежде. Правда, после недавних событий Евгений Иванович Легов, начальник по безопасности, стал очень строг…

Вдруг входная дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился высокий, порывистый человек лет сорока с растрепанной седеющей шевелюрой. Следом за ним еле поспевала красивая девушка, шатенка с зелеными глазами. Мужчина махнул перед лицом дежурного пропуском, указал на свою спутницу:

— Это со мной! — и промчался мимо поста.

— Минуточку! — закричал вслед ему дежурный. — Что значит — со мной? А паспорт? А в журнале записаться?

Но странные посетители уже взлетели по широкой лестнице.

Дежурный приподнялся, словно собираясь броситься вдогонку, но тут же передумал. Годы уже не те… кроме того, этот мужчина предъявил ему пропуск, значит, он — постоянный сотрудник… и фамилия какая-то знакомая… Старыгин, что ли? Старыгин? Дежурный похолодел. Ведь это именно тот человек, о котором говорил Евгений Иванович!

Дежурный полез в карман за валидолом.

Александр Николаевич Лютостанский поднял глаза. Дверь его кабинета широко распахнулась. На пороге стоял… неужели он? Господи, и в каком виде!

— Дмитрий Алексеевич, батенька, — забормотал старый искусствовед, — как же так… вы тогда так неожиданно исчезли… Евгений Иванович тут очень скандалил… батенька, вы можете все это объяснить?

— Вот. — Старыгин шагнул к столу и бережно положил на него свернутый в трубку холст. Мимолетно он отметил, как постарел Лютостанский за несколько дней, прошедших после их последней встречи. Постарел и сник.

— Это… — тихо проговорил Александр Николаевич, протирая очки и приподнимаясь из-за стола. — Это она?

Лицо его начало светлеть и даже молодеть, как будто кто-то всемогущий повернул для него одного время вспять.