Книга Урал атакует - Владимир Молотов

– Ганя, Ганя, бляха-муха! Вот суки!

И, как ясный день, вернулось то последнее, что было с ними: разворот перед постом, проезд мимо деревни Тарманы… И то прощание в больнице: «Я только туда и обратно…» Ведь не появлялось даже предчувствия, что это конец. Разве только какая-то неизбывная печаль и боль в потускневших глазах Гани… На кой хрен мы сунулись в эти Тарманы? Если бы рискнули через пост, все было бы по-другому. И Ганя, этот жизнерадостный волосатый «рокер» Ганя, наверняка сидел бы сейчас здесь, рядом, со своими дурацкими шуточками-прибауточками, поговорками-скороговорками. Сквозь дымку воспоминаний проскользнули объясняющие слова Слапковского:

– Благо есть у нас в Уфе друзья, помогли отправить груз «двести» в Ебург.

* * *

До обещанного трофейного самолета, готовящегося отправиться в Екатеринбург, оставалось часа два, и Костя заскочил к Севе на квартиру.

Сева сидел на кухне и квасил самогон. Мутные глаза, почудившиеся Косте совсем черными, с проблеском удивления уставились на Муконина.

– Костя? Это ты… Иа… Ты куда пропал? Я думал, больше не… заявишься. Я думал, ексель-моксель, ты уже в Ебурге.

Муконин по-хозяйски взял рюмку, сел рядом, налил себе.

– Да так, знаешь. Форс-мажорные обстоятельства.

Выдавив из себя тугую улыбку, Костя взял пальцами маринованный огурчик из тарелки, выпил и зажевал.

– Уф, ну и крепкая же тварь! Давно пьешь?

– Не знаю. – Сева, нахмурив брови, вяло посмотрел в окно. – С тех пор как ты ушел.

Повернув голову к Косте, он сделал такую странную гримасу на своем несуразном, заросшем пепельной щетиной лице, что в других обстоятельствах Муконину стало бы смешно.

– А что это за фигня на тебе надета? Иа.

Сева болотистыми глазами оглядывал серую робу, выданную Муконину в госпитале слугами почившего Кельвина.

– А, это. – Костя махнул рукой. – Неважно. Долго объяснять.

Хорошо хоть бинты невидны под пиджачком, подумалось ему.

– Ты телевизор смотришь? – спросил Костя.

– Не-а. Че там смотреть-то?

Костя оставил родственника и прошел в комнату, включил ящик.

Передавали местные новости. Русский человек с окающим самарским акцентом, облаченный в коричневый свитер, живчик-брюнет с крючковатым носом, возбужденно вещал на фоне каких-то оранжевых квадратов на задней стене:

– Сегодня мы впервые выходим в эфир на этом чертовом натовском канале. Потому что контингента НАТО в нашем городе больше не существует. Весь личный состав миротворцев сегодня был расстрелян и пленен после вступительного удара странного оружия, предположительно излучающего короткие импульсы. Никто еще не взял на себя ответственность за массовый теракт – пока назовем это так – за массовый теракт в отношении миротворцев Североатлантического альянса. Впрочем, в ближайшее время мы ожидаем появления здесь, в этой студии, руководителя Движения Сопротивления Поволжской Республики.

В комнату вошел Сева.

– Охренеть! Это че, на самом деле, что ли? – Он качнулся и бухнулся на диван.

– А ты сомневаешься? – Костя подобрал с комода свою коробочку с бритвенным станком и телефонную зарядку и сунул все за пазуху. – Проспись, а потом выйди на улицу. Там, наверно, уже ликуют.

На улицах города, похоже, действительно ликовали, Костя не ошибался. Многое сразу поменялось на улицах Самары. Оставив пьяного Севу неожиданно заснувшим, так и не попрощавшись, Костя вышел к автобусной остановке. Люди высыпали на улицу, их стало больше, чем раньше. Они двигались, стекаясь в общую толпу, по направлению к площади Кирова. Они орали, свистели, бросали на сухой асфальт стеклянные бутылки, и стекло со звоном разбивалось. Кто-то из них неведомо откуда достал старый российский триколор и вознес его над толпой и замахал им, генерируя новые оголтелые свисты. Солнце ласково и одобрительно гладило шествующих людей по кепкам, лысинам и шевелюрам.

– Ра-асси-яу! Ра-асси-яу! – раскатывалось от них во все стороны, и кто-то аккомпанировал, дуя в трубы хоккейных болельщиков. – Ра-асси-яу!

Где-то уже полыхал пожар, откуда-то слышались беспорядочные хлопки – то ли кто-то умудрился запустить фейерверк, то ли стрелял кто из охотничьего ружья в чистое голубое апрельское небо накануне Первомая.

И Костю вдруг подхватил этот дух толпы, его зажгло изнутри, точно где-то в груди чиркнула спичка, и уже неконтролируемая пьяная радость, хотя он и не чувствовал действия алкоголя, переполнила его, хлынула через края, так что захотелось полететь в это славное бездонное небо, яркой синью призывающее к всеобщей свободе.

Эпилог

Родные пенаты

Глава двадцать третья

Первым, кого увидел Костя Муконин на екатеринбургской земле, был генерал Калинов. Задний проход «Боинга С-17» долго не открывался. Но когда все-таки появился свет, и Костя вышел в последних рядах летевших с ним людей разного сорта, подкатил тонированный джип «Тойота», и отворилась задняя дверца.

– Муконин, садитесь! – требовательно сказали из машины резким мужским голосом.

– Да нет уж, спасибо, я сам как-нибудь, – бросил Костя и отвернулся.

– Считайте, что это приказ и. о. президента, – сказали вдогонку.

Костя вздохнул, покачал головой. Нехотя он залез в джип.

За рулем сидел коренастый крепыш в черной кожанке. На переднем сиденье – Сергей Михайлович в форме. На заднем – некий смутно знакомый комитетский чин с жиденькими рыжими усами и плохо скрываемым под кителем животиком. Генерал махнул водителю, и внедорожник тронулся.

– Ну, здравствуй, Костя. С возвращением тебя, – обернувшись назад, сказал Сергей Михайлович.

Муконин поймал его глаза. Было в них что-то – не сказать что чувство вины, но какая-то отцовская обреченность. Костя промолчал. Человек сбоку поерзал на сиденье.

Джип притормозил на КПП аэропорта «Кольцово», автоматические ворота отодвинулись, и машина понеслась дальше – в город.

– Ну, ты губки не дуй, как ребенок, которому не ту игрушку подсунули, – помолчав, строго сказал генерал.

«Так он снова надел свою повседневную оболочку, – патетически подумал Костя. – Или, напротив, стал самим собой?»

– А я и не дую.

Костя, и вправду, особо не обижался уже на генерала. Ему ли не знать, как жертвуют в армии «пешками»? Ему, бывшему кадровому офицеру? Но в этот час своего возвращения он был просто уставшим и злым. Злым на весь мир.

– Мы все выполняли свой долг. И ты, и Ганя, и я в том числе, – сказал генерал, почти оправдываясь.

– Да, вот только Ганю уже не вернешь.

– Но если бы не он, если бы не ты, если бы не вы вместе взятые… Ничего бы не было, и мы бы не выиграли. Если бы…