Книга Внутренний порок - Томас Пинчон

— Ништяк, а? По сути, Баки Фуллера вроде как облапошили — тут не меньше долларов на ограниченный кубический фут, а больше кубических футов на доллар.

Обычно реакцией Дока было бы: «Разве это не одно и то же?» Но по какому-то нюансу в поведении Рангоута — может, безумному взгляду или его крепкой хватке, коей он по-прежнему сжимал рукоять чёрного блестящего револьвера, а то и по неспособности то и дело не пускать голосом петуха — Док врубился, что заткнуться тут было бы, наверное, чуть разумнее.

Вдруг голова Рангоута склонилась под новым углом, и он, похоже, вперился взглядом сквозь стену зупола в некую точку на далёком небосводе. Через несколько секунд долетел рёв неглушеных реактивных двигателей — оттуда летели истребители. Рангоут приподнял на несколько дюймов ствол пушки, и на секунду показалось, что он сейчас откроет огонь. Рёв над головами стал почти непереносим, потом стих.

— Каждые полчаса их сюда из Неллиса шлют, — сказал Рангоут. — Поначалу я думал, это у них какой-то рутинный маршрут облёта, но выяснилось, что всё намеренно, жужжат авторизованно. Весь день, всю ночь. Когда-нибудь вынудят Мики одобрить ракетный удар, и Аррепентимьенто уйдёт в историю — только даже истории не останется, потому что они уничтожат и все архивы.

— Чего ради Мики бомбить это место? Это ж его мечта.

— Была. Вы видели, как оно всё там выглядит. Он вывел деньги, остановил всех подрядчиков, ушли все, один я остался.

— Когда это произошло?

— Примерно, когда он исчез. Вдруг нет нашего кислотного филантропа. С ним что-то сделали.

— Кто?

— Кто угодно. А теперь он вернулся к Слоун, да счастливая парочка снова вместе, апартаменты для новобрачных в «Цезаре», огромная водяная кровать сердечком, всё время на людях её за жопу мацает, типа: «Это моё, толпа, и думать не смейте», — а Слоун на всю эту байду продано-куплено ведётся, другим мужикам даже в глаза не глядит, особенно тем, с кем она, как это говорится, виделась?

— Мне казалось, Мики на это смотрит сквозь пальцы, — чуть не сказал Док, но довольно-таки уверился, что всё же не сказал.

— Он уже опять семьянин-перерожденец, что б там ему с мозгами ни сотворили, ему и член перепрограммировали, и она теперь, разумеется, лучшего времени мне уже не выделяет. Я только и сижу тут с ружьём на коленях, как призрак сбрендившего старателя на каком-нибудь старом серебряном руднике, жду, пока праведный супруг мо мент не выберет. Уже мёртвый, только сам этого не понял. Слыхали, он сделку заключил с Министерством юстиции.

— Может, сплетни?

— Слушайте, что он сделал. Это пример для молодёжи или как? Покупает Мики такой крохотный пятачок на Стрипе, на нём даже парковки не устроить, но под боком у большущего казино, и объявляет планы открыть там «мини-казино», ну вроде как дежурные лавки такие при автозаправках? по-быстрому вошёл-вышел, один автомат, одна рулетка, один стол для блэкджека. Итальянские Деловые Люди по соседству думают, сколько всякой шушеры будет ходить перед самым носом их утончённой клиентуры, и натурально сходят с ума, грозят, орут, вызывают мамаш своих первым классом, чтоб стояли и укоризненно смотрели на Мики. Иногда не просто смотрели. Наконец, казино сдаётся, Мики получает свою запрошенную цену, безумнократно больше, чем выложил за участок, и деньги эти пойдут теперь на ремонт и расширение «Казино и Ложи Кисмета», где он стал действительным партнёром.

— Так он теперь ещё один вегасский тяжеловес, Хауард Хьюз, жопу прикрывай и всё такое, ну, спасибо за новости, Рангоут.

Пролетело ещё звено истребителей.

Когда снова стало слышно, Тито впервые открыл рот.

— Вас куда-нибудь подвезти?

— Штука с зуполами в том, — Рангоут с отчаянной ухмылкой, — что они могут служить дверьми в иные измерения. «Ф-105»-е, койоты, скорпионы и змеи, пустынная жара — всё это меня не волнует. Я могу уйти, когда только захочу. — Он повёл головой. — Мне только и надо, что выйти в ту дверь, — и я в безопасности.

— Можно посмотреть? — спросил Док.

— Лучше не надо. Это не для всех, а если не для вас, может быть опасно.

Они оставили его перед портативным чёрнобелым телевизором — он смотрел «Давай заключим сделку», и со всяким пролётом истребителей картинка взбалтывалась острыми осколками, и казалось, никогда уже не соберётся воедино, но в тишинах между облётами осколки слипались вновь, словно бы милостью, присущей одним лишь зуполам.

* * *

Тито с Доком ехали, покуда не увидели мотель с вывеской «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, МАНЬЯЩИКИ! ЛУЧШИЙ КАБЕЛЬ В ГОРОДЕ!» и не решили проверить. Путаница с часовыми поясами, которой ни тому, ни другому было никак не разобрать, способствовала количеству программ, здесь доступных, как сетевых, так и независимых, доходившему до умонепостижимого уровня, и управляющие кабельным телевидением с творческой жилкой не замедлили воспользоваться этой странной икотой пространства-времени… Тут всё что-нибудь смотрели. Поклонники мыла, фанатики старого кино, любители ностальгии ехали сюда сотни, даже тысячи миль, купаться в этих катодных лучах — так знатоки воды на День бабушки некогда навещали определённые курорты. Час за часом они барахтались и пялились, а солнце катило по ленивым небесам, плеск эхом отдавался от плиток крытого бассейна, и тележки горничных скрипели себе туда-сюда.

Пульты ДУ[73]были привинчены к концам кроватей, и сделать полный оборот по всему ассортименту, похоже, занимало больше времени, чем вообще шло то, что хотелось бы посмотреть, однако примерно тогда же, когда мышцы большого пальца у Дока скрутило судорогой, он наткнулся на «Марафон Джона Гарфилда» — шедший, как Док догадался, уже далеко не первую неделю. И сейчас начинался ещё один фильм с Джоном Гарфилдом — тот, где ГО[74]снова был Джеймз Вонг Хау, «Он бежал до конца» (1951), не самый у Дока любимый, по правде говоря, — последняя картина Джона Гарфилда до того, как его наконец уделали противоподрывники, и вся она просто смердела чёрным списком, — Далтон Трамбо написал сценарий, но в титрах значилось другое имя. Джон Гарфилд играл преступника в бегах, в публичном бассейне он снимает Шелли Уинтерз, после чего делает неприятной жизнь для всей её семьи, под дулом пистолета, к примеру, заставляя их есть отвратительную на вид реквизитную индейку («Буйте жрать эту дюшку!»), и свою жалко профуканную жизнь оканчивает, буквально, подыхая в канаве, хотя, разумеется, красиво подсвеченный. Док надеялся где-нибудь посередине отчалить в сон, но и на последней сцене сидел и пялился, и пот застывал в кондиционированном воздухе. Джон Гарфилд будто бы умирал у него на глазах взаправду, а весь респектабельный средний класс стоял вокруг на улице и самодовольно наблюдал.

Тито храпел на второй кровати. Снаружи, вокруг со всех сторон, до крайних пределов занятости номеров в видеовселенной забавлялись Маньящики, тропический остров, салун «Длинная ветка», Звездолёт «Предприятие», гавайские преступные фантазии, в воображаемых гостиных симпотные детки — что б они ни делали, над ними смеётся невидимая публика, — лучшие моменты бейсбола, вьетнамская кинохроника, боевые вертолёты и перестрелки, и шутки в полночь, и говорящие знаменитости, и девочка-рабыня в бутылке, и поросёнок Арнолд, а тут такой Док, по трезвянке, запутался в низкоуровневом обломе, из которого никак не выбраться, касаемо того, как Психоделические Шестидесятые, эта маленькая интермедия света, в конце концов закроет свои скобки, и всё утратится, всё заберёт обратно тьма… как из тьмы вдруг ужасно высунется некая рука и оттырит себе время — так же просто, как отобрать косяк у торчка и загасить его навсегда.