Книга Искушение Ворона - Дмитрий Вересов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возле невысокой скалы из красного аризонского песчаника, что ровно на запад отбрасывала темную, контрастную тень, Павел нашел свою змею. Крупную змею. Рулоном свернувшись в подобие бухты, в какую матросы сворачивают толстый канат, змея лежала на камне, словно неживая.
Она была похожа на примитивный рисунок Маленького Принца из книги Экзюпери. Свернувшаяся на камушке серпента…
Павел стоял в нерешительности. Надо бить… И он ударил. Внахлыст. Потом сразу ударил еще раз. Потом для верности еще.
Змея шипела, извиваясь, она пыталась ускользнуть в тень, но Павел бил и бил.
И тут случилось непредвиденное. Каким-то непостижимым образом подцепившись за конец дюралевой трубки, змея вдруг взлетела в воздух… Это сам Павел подбросил ее вверх, когда замахивался для следующего удара…
И, о ужас! Описав в воздухе дугу, змея упала Павлу на плечи.
В приступе неописуемой брезгливости Павел заорал и принялся стряхивать с себя извивающуюся гадину. Потом подобрал выпавшую из рук трубу и принялся исступленно бить. Бить и молотить. Покуда змея не прекратила шевелиться.
Испытав неподдельный смертельный ужас, он все же вернулся в лагерь победителем… Добытчиком. Мужчиной. Воином.
Настоящим индейцем…
– Я принес тебе на обед немного мяса, моя верная скво, – крикнул Павел, одной рукой держа за хвост безжизненно свисавшего до земли толстого аспида, а другою по-индейски вибрируя возле рта, жестом обозначая боевой индейский клич.
– А твоя верная скво уже приготовила тебе завтрак, – с улыбкой и в тон отвечала Клэр.
И тут Павел заметил, что милая головка любимой женщины по-индейски убрана длинными перьями.
– И на завтрак, мой милый, мы будем лакомиться дичью. Потому что твоя скво по специальности орнитолог…
На следующее утро исчезли лошади.
Стреноженные, они не могли уйти далеко, но на твердой, обожженной беспощадным солнцем земле не оставалось следов, и понять, где вести поиски, было невозможно.
Павел взобрался на ближайший холм, огляделся – но во все стороны тянулась нескончаемая красная пустыня с редкими пыльно-зелеными вкраплениями исполинских кактусов. Все было недвижно, лишь в выцветшем небе парили стервятники, да над горизонтом колыхалось жаркое марево.
– Ты оказалась права, – сказал он, возвратившись к Клэр. – Теперь придется идти пешком. Сколько нам осталось? Что говорит твой чудо-приборчик?
– Миль тридцать пять… – со вздохом отвечала Клэр.
Они дотащили седла и спальник до расщелины между камнями и запихали туда, чтобы не было видно с воздуха… Наступил понедельник, значит, их уже хватились в Ред-Роке и, скорее всего, начали поиски.
Но самим укрыться на этой местности было практически невозможно.
– Рискнем, – решил Павел. – Будем идти, пока не найдем, где спрятаться. Пересидим до ночи и двинемся дальше…
– Идем, – согласилась Клэр.
Вертолет подобрал их на закате, возле узкой полоски тени, отбрасываемой выветренным каменным столбом, формой своей напоминавшим скульптуру Генри Мура.
Шум работающего мотора они услышали раньше, чем в небе показалась сама машина, и были засечены с воздуха.
Они не пытались отползти, спрятаться, замаскироваться. Им было все равно. Уже пять часов они брели, ориентируясь по солнцу, поскольку в приборе космического позиционирования сели аккумуляторы. И два часа из этих пяти Павел нес на себе Клэр, вконец обессилевшую и к тому же до крови сбившую ногу…
– Как мы будем теперь жить? И будем ли вообще? – прошептал Павел, глядя, как из приземлившегося вертолета спешат к ним люди с носилками.
– Не знаю, – опустошенно ответила девушка…
И вдруг разрыдалась у него на плече.
– Да, господа, однако же, заставили вы нас всех понервничать… Как же вас угораздило, одних, без сопровождения, так далеко от базы?.. Хотя, конечно, понимаю – костер, луна, огромные звезды на черном аризонском небе, романтика, словом. Что говорить, и сам был молодым… – Старший администратор подмигнул Павлу, перевел взгляд на Клэр, опустившую глаза в белый ковролин пола. – Что ж, на сей раз обошлось, все хорошо, что хорошо кончается, но впредь, молодые люди, советую быть осмотрительнее. Враг не дремлет!
– Враг? – переспросил удивленно Павел. – Какой враг?
– Безжалостный и коварный… Но мы тоже не зря едим свой хлеб! Тайный агент наших недругов вычислен и изобличен.
– Простите, я не понимаю…
– Сейчас поймете, доктор Розен. Прошу…
Главный администратор нажал на кнопку, и на белой стене офиса ожил громадный экран.
Сперва они увидели знакомое лицо программиста из отдела прогрессивных технологий. Его все знали. Знали, что он работает непосредственно на администрацию. Лицо у программиста было испуганным… Двое охранников вели его по коридору, жестко держа под руки.
И вот двери перед ними раскрылись, и троица оказалась перед всем знакомым океанариумом.
Камера показала лицо программиста. Кажется его звали Боб… Или Бен…
Клэр вскрикнула, когда голубоватая вода в океанариуме окрасилась черной кровью.
Тигровая акула словно нехотя перевернулась на спину и, сперва как бы играя со своею жертвой, острыми краями жабр ударила барахтающегося в воде человека.
Но стоило капле крови раствориться в сотне кубометров морской воды, как, почуяв наркотик человечьей крови, акулы заметались…
Они рвали и рвали тело… Уже не узнаваемое тело в белом лабораторном халате…
И пошли вдруг белыми буквами титры:
«Роберт Костаниди, осужденный окружным судом штата Массачусетс на смертную казнь за двойное убийство, по специальной программе Министерства юстиции был переведен в Центр Ред-Рок с отсрочкой исполнения приговора, получив возможность работать программистом. Роберт Костаниди намеренно допустил сбой в программе координатного контроля за позиционированием объектов Ред-Рока, что привело к тому, что двое ценнейших сотрудников Ред-Рока, доктор Розен и доктор Безансон, едва не погибли, заблудившись в пустыне…»
Входя в читальный зал библиотеки Британского музея, Никита не преминул отметить про себя, что так же, как и он теперь, в зал этот некогда входили и господин Владимир Ульянов-Ленин, и товарищ Карл Маркс…
«А теперь вот и я сподобился», – сказал Никита сам себе, ощущая приятный привкус на сердце и от того, что в Лондоне, и от того, что деньги кой-какие есть, и от того, что вообще все может теперь по-новому в жизни повернуться.
