Книга Ренегат. Империя Зла - Александр Шакилов

– Тихо, саботажники!

Людское море замерло.

– Равняйсь! Смирно!

Позвоночники выпрямились, подбородки задрались – и море замерзло.

Минута, две… Ощущение тревоги, неизбежного чего-то и неотвратимого, как смерть и светлое будущее, нарастало. Голос отца повторял одну и ту же фразу без перерыва, глотая слова, наслаиваясь на самого себя, отдаваясь меж висками эхом. Из носу потекло. На глаза будто накинули марлю, контуры предметов и людей скорее угадывались, чем определялись с помощью органов чувств. Накатывала тошнота. Проблеваться в толпе, сжимающей тебя со всех сторон, – что может быть печальнее?

Всеобщее волнение нарастало.

Стоять молча и по стойке смирно утомительно. По толпе волнами расходился гул: «Министр вот-вот будет, подлетает». Откуда рабы узнали об этом – загадка. Но минуты не прошло, а в подсвеченном прожекторами небе появился черный вертолет Бадоева.

Кто-то неуверенно захлопал в ладоши, и через миг уже весь лагерь встречал министра бурными – искренними! – аплодисментами. И это было жутко. Люди приветствовали своего поработителя.

Они не ведают, что творят.

Не ведают?..

Чуть отпустило. Иван зажал пальцами нос, чтобы меньше текло. И все же отец настаивал на своем: «Найди Барса».

Еще пару секунд несущий винт вспарывал вечернее небо, а потом вертолет скрылся из поля зрения Жукова. Толпа аплодировала как заведенная.

И вот на сцену взошел один из самых влиятельных людей страны, одетый в белоснежный костюм.

Грохот сталкивающихся ладоней резко усилился, превратившись в почти что металлический лязг, будто кто-то лупил арматуриной по пустой железной бочке из-под дизтоплива. Иван тяжело задышал, глядя на Бадоева. Окруженный верными телохранителями министр что-то держал, какой-то продолговатый предмет. Стоя по сторонам от здоровенных секьюрити, Бадоева поедали глазами начлаг и его замы. Последние то и дело кланялись и указывали, куда пройти, вот ведь дорожка, для вас постеленная, вот трибунка с микрофоном, для вас установленная, вот графинчик с водичкой… Не дойдя до трибуны, важный гость остановился, устремив взгляд вдаль поверх моря голов. Вряд ли Бадоев слышал, о чем там ему докладывает начлаг, у которого от избытка чувств вновь прорезался голос. Правда, вместо баса – фальцет.

Жуков, который видел министра не впервые, враз понял, что тот мертвецки пьян. Но рабы ведь о том не ведали. Они смотрели на Бадоева как на бога, спустившегося с небес, чтобы творить чудеса одним лишь взмахом руки.

И министр поднял-таки свободную – правую – руку и вяло взмахнул, требуя тишины.

Толпа перестала дышать. И не потому, что дисциплина должна быть, не потому что рабы боялись попасть в морозилку – все прониклись торжественностью момента.

– Начинайте, – буркнул Бадоев в услужливо поднесенный микрофон.

На сцене напротив ожили электрогитары. Длинноволосые мужчины, покрытые с головы до ног татуировками, ударили по струнам. Барабанная установка выдала лихорадочную дробь. Солист – страшный, безумный, – брызгая слюной, принялся не петь, нет, орать:

А кто не обломался, тем еще предстоит.

Патронами набейте непокорному грудь,

Вникая изнуренно в просоветский пиздеж.

В здоровом государстве будет здравый покой.

Я всегда буду против!!![8]

Толпа подхватила этот крик души. Человеческая масса тряслась в ритме как припадочная. Даже вертухаи на вышках притопывали. Иван никогда не слышал и не видел ничего подобного. Там, где он вырос, музыка другая, в ней есть торжественность маршей, размеренное спокойствие вальсов, но нет ярости, нет такой всепоглощающей ненависти.

Вожди сошлись на собственной единой цене.

Почетные потомки гармоничных отцов

В потемках круг за кругом продирают глаза,

Всецело выражая принужденный восторг.

Я всегда буду против!!!

«Я всегда буду против!!!» – солист выкрикивал это раз за разом, будто его заклинило. И это его отрицание попало в унисон со всплывшей в памяти строкой «Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека – вечно». Жукова трясло, горло сжимало судорогой. Хриплый голос солиста сорвался в истеричный визг, замер… И вместе с ним замерло сердце Ивана, и толпа враз замолчала, смолк вой гитар, палочки выскользнули из рук барабанщика…

Удар. Сзади. По почкам.

Вскрикнув от жгучей боли, Жуков навалился на спину впередистоящего, вцепился в его плечи, чтобы не упасть.

И в этот момент солист прохрипел на весь лагерь:

– Убивайте сук!!! Убейте их всех!!!

Ивана схватили, потащили куда-то через беснующуюся толпу. Грохнул выстрел. Еще один. Автоматная очередь. Телохранитель Бадоева упал, сам министр выхватил из ножен кинжал – вот что за предмет он держал – и теперь щерился, размахивая им перед собой. Начальник лагеря повис на руках своего зама, изо лба у него торчала шестерня, кем-то метко брошенная.

– Убейте!!! Убейте!!! – надрывался солист.

Барабанщик выскочил из-за установки, выхватил из-под робы обрез и шмальнул чуть ли не в упор в лицо вэвэшнику, который почти взобрался уже на сцену. С вышки заработал по толпе пулемет, но почти сразу замолчал – пулеметчик с перерезанным горлом рухнул вниз.

Да это же настоящий бунт, понял Жуков. Четко спланированный и умело организованный.

Вокруг творилась полнейшая вакханалия. Вертухаев резали, в них метали самодельные ножи и заточенные шестерни, их прокалывали арматурными прутами. Причем в резне принимали участие все – взрослые и дети, мужчины и женщины. Иван видел, как маленький уродец с анемичным лицом раз за разом всаживал шило в живот вэвэшнику, которого держали две женщины. Вертухаев, застигнутых врасплох, вешали на столбах линий электропередачи, обливали бензином и…

Жуков дернулся, но вырваться не получилось. Ему двинули по затылку чем-то тяжелым, и он едва не вырубился.

А что там Бадоев?

Министр стоял в одиночестве, все его охранники полегли. Он размахивал кинжалом, тем самым доведя до хохота рабов, что с горящими факелами в руках окружили его. Им так захотелось познакомиться с хозяином всех лагерей поближе, что они взобрались к нему на сцену.

Иван вновь попытался вырваться, почувствовав вроде, что хватка ослабла.

– Та не трепыхайся, ламерок! А то прям здесь удалим с винта!

Перед лицом возникла заточка. Острие приблизилось к глазу. Намек понят – Жуков обмяк, позволил стянуть себе проволокой руки за спиной.

Пока его куда-то тащили, он смотрел по сторонам. Факелы, кровь… Рабы, которых он жалел, превратились в зверей. Все пьяны. Танцуют. Глумятся над трупами.