Книга Валентина - Ферн Майклз

Пытливые пальцы сарацина безмолвно говорили, как он ее обожает, жаждущие губы боготворили красоту, блуждая по гладкой коже, голова скользила все ниже по упругому животу – к шелковистым бедрам.

Паксон чувствовал, как начинает гореть огнем тело девушки. Окутавший ее лед оказался тонким, под ним билось пылкое сердце. Султан раздвинул коленом ей бедра, и Валентина подалась вперед, изогнув спину, чтобы принять его. Необыкновенно сладостные губы обжигали пылом страсти, сливаясь в поцелуе с его жадным ртом. Он проник в лоно, и сердце мужчины бешено забилось в груди, подчиняясь порывам страсти.

Валентина остро ощущала движения, требующие отклика, и она, обнимая крепче мускулистую спину, откликалась, давая волю своей чувственности. Девушка увлекала Паксона за собой, гулкие удары двух сердец сливались воедино. Она слышала голос, обещавший сделать ее своей, и отвечала, что это будет нелегко, но слова ничего не значили, властвовали ощущения и тяга плоти к неземному блаженству, верх одерживало стремление к полному слиянию тел.

…голос Розалан… «твоя душа… суть… тайная сердцевина… никто не может завладеть ею… только если ты не отдашь сама…» и ее собственный голос… «это будет нелегко… нелегко… нелегко…»

Руки Валентины упали на плащ, тело стало безвольным, но, только удовлетворив свою страсть, Паксон выказал гнев. Наклонившись так близко, что девушка почувствовала его дыхание на своей щеке, он хмуро посмотрел на нее рассерженным взглядом. Валентина бестрепетно встретилась с ним глазами, ответив равнодушным взором.

– Я не глупец, как ты думаешь! Так что поостерегись и не принимай меня за дурака! Твои губы жаждали моих поцелуев, и ты прижималась ко мне так крепко! Разве эти прекрасные руки не смыкались на моей спине, увлекая меня на божественную высоту? Кто противился кому, я или ты? Молчи, не отвечай! – сердито произнес он, откатываясь на край плаща. – Наверное, ты не понравилась Саладину, и сейчас он, без сомнения, смеется над тем, как ловко спихнул мне ледяную красавицу!

Валентине безумно захотелось вцепиться ногтями ему в лицо и разорвать его, и расцарапать. Паксон был прав: она откликалась на призыв и желала его больше, чем какого-либо другого мужчину на свете. Но ни ее отклик, ни наслаждение, которое она получала, не могли считаться достаточным ответом на страсть такого мужчины, как Паксон. Он требовал от нее того, что дать ему она была еще не готова. Мужчина возбуждал ее, но и пугал одновременно. В этом человеке чувствовалась жестокость. В первую очередь он был воином, затем – султаном Джакарда, и лишь потом – мужчиной, человеком.

– Ты нанесла мне поражение, Валентина! Такого я от женщины не потерплю!

– Ты готов принять от женщины все, кроме отказа разделить с тобой до конца твою страсть?

– Никогда я не приму отказа! – пригрозил он, прижимая снова ее к плащу. – Если я однажды не завладею тобой совершенно, то и никому другому больше не достанешься! Это я тебе обещаю! Мне достаточно лишь положить руки тебе на шею и сдавить как следует, чтобы убить христианку, увеличив тем самым и без того немалый счет неверных, павших от моей руки.

– Почему же ты этого не делаешь? Тебя вдруг стали мучить угрызения совести, не позволяя убивать женщин?

– Ты еще презреннее, чем женщина! Забыла, что я только что стал свидетелем твоей холодности и понял, какая ледяная кровь течет в твоих жилах? Нет, еще не настало время мне тебя убить! Я решил позволить тебе пожить еще немного. Твои глаза так вопросительно смотрят на меня, Валентина! Ты удивляешься, почему я до сих пор не открыл Саладину, кто ты такая на самом деле?

– Ты ошибаешься, могущественный султан! Меня интересует другое: как долго ты собираешься использовать эту угрозу против меня? – насмешливо заметила девушка, сверкнув глазами.

Яростно схватив ее за плечи, Паксон скрипнул зубами и выругался.

– Я поставил себя в невыносимое положение. Не открыв обман сразу же, как мне стало о нем известно, я превратился в твоего сообщника. Это самое ужасное положение, в котором только может оказаться такой человек, как я, ведь мне уготовано судьбой вместе с остальными править этой страной! Я проявил к тебе снисхождение потому лишь, что ты не в силах нанести какой-либо вред народу ислама. И я знаю Рамифа, как человека стойкого и верного правому делу мусульман. Он сумеет удержать тебя в узде, это несомненно. И кроме того, есть еще одно обстоятельство, не менее важное, чем все остальные! – прорычал он более грозно, по-прежнему прижимая Валентину к плащу. – Я еще не готов увидеть тебя мертвой! Я хочу выиграть сражение, в которое ты вовлекла меня своей холодностью. Слушай меня внимательно, Валентина! Я выиграю это сражение! Я всегда побеждаю! Скоро наступит день, когда ты станешь моей совершенно и разделишь со мною страсть!

Неожиданно Паксон отпустил ее и, оставив лежать на плаще, принялся собирать свою разбросанную одежду. Пораженная, Валентина ждала. Ночная прохлада становилась все более пронизывающей, и она дрожала от холода.

Девушка чувствовала себя разбитой и униженной. Обида и горе мучили сильнее, чем в тот вечер, когда ее изнасиловали двое воинов. Близко, слишком близко подошла она к тому, чтобы довериться Паксону и сдаться на его милость. Но между ними не было любви! Она для него всего лишь пока еще не выигранное сражение, и он стремится одержать победу. Между ними не промелькнуло ни искры нежности, кроме той, что он проявлял с целью быстрейшего достижения наивысшего наслаждения, и не было между ними доверия… Ничего! Чувственность, похоть, желание… – все, что идет от плоти. А что же от души? Где дружба? Единодушие? Нежность, которая могла бы противостоять жизненным испытаниям?..

Одевшись, Паксон вернулся к Валентине с ее платьем в руках. Опустившись на одно колено, он надел туфельки ей на ноги, как ребенку. Сжав губы в тонкую линию, лишь бы удержаться и не пуститься в объяснения по поводу своей вялости и безучастности и его напрасно уязвленной гордости, девушка с трудом подавила желание протянуть руку и утешить сарацина.

Паксон бросил ей скомканное платье:

– Одевайся, не то мне придется тащить тебя в лагерь в чем мать родила, – тон голоса был насмешливым и презрительным, и ни одно слово так и не сорвалось с губ Валентины.

Султан смотрел, как она одевается, и девушка не делала попытки спрятаться от его взгляда. Помимо своей воли сарацин ощутил, как в теле вновь пробуждается желание.

– Я думал, что растопил твою сдержанность, но в последний момент ты доказала, насколько я ошибся! Однако все случится иначе в другой раз! Неоднократно я буду возлежать с тобой и в конце концов растоплю твою холодность! Помяни мое слово, Валентина: однажды ты будешь моей совершенно!

Спорить было бы лишь пустой тратой времени и сил, это только отдалило бы тот благословенный миг, когда удастся ей остаться наедине со своими мыслями. Валентина молча шла рядом с султаном к лагерю, и в ее сердце зрело мрачное предчувствие, что на самом деле однажды настанет день, когда Паксон осуществит свою угрозу.