Книга Заклятие - Цай Цзюнь

Папа видит твое личико. Ты очень красивая, по-настояшему прелестная. Надеюсь, когда ты вырастешь большая, ты сможешь жить спокойно и счастливо.

Передо мной лист белой бумаги, и я не знаю, как начать писать. Минувшее проходит передо мной, но мне тяжело обратиться к нему вновь, чтобы описать его. Я могу только перелистать дневник того времени, чтобы из этих пожелтевших страниц ты узнала как можно больше. Поэтому я вырвал несколько листков из своего дневника и вложил в это письмо. Ты сможешь узнать все, мною пережитое.

Читай же, читай до конца, мое сокровище. Если б я мог, я раскрыл бы перед тобой все свое сердце. Когда ты читаешь черновые записи тех лет, все равно что заглядываешь в самое сердце своего папы.

Эту первую страницу письма Бай Би прочитала молча, словно сам отец стоял перед ней и задушевно, чистосердечно рассказывал о себе. Сейчас время уже ничего не значило, и она подумала, что отец уже вне ограничений во времени, потому что отцовская любовь бесценна.

Перевернув первую страницу, она открыла вторую. Это был листок из блокнота, с виду гораздо старше, чем первый листок. На второй странице было написано:

15 сентября 1978 года

Погода: ясно. Температура: +19° — +22 °C. Место: Лобнор.

Сегодня мы обследовали группу древних руин. Они расположены на берегу сухого речного ложа. Там по обоим берегам имеются высоты, а на высотах располагаются руины зданий; одновременно обнаружены ряды высоких пирамидальных тополей, уже засохших. В песке найдены осколки фарфоровой посуды, одновременно присутствуют следы раскопов. Начальник археологической экспедиции указал, что прежде Стейн производил здесь раскопки и вывез большое количество ценных предметов материальной культуры. Пусть даже так, но и оставшаяся часть повергает в изумление.

Внезапно в поле моего зрения появилось редкостное чудесное зрелище — мираж. Фоном для него служил оазис, в котором были видны зеленые деревья и текущая вода; в пустыне это необычайно привлекательно. Среди этой зелени постепенно появилась фигура женщины в красном платье, с иссиня-черными, уложенными в косу волосами на голове, белой-белой кожей и чудесными глазами, в общем, несравненной красоты. Но очень скоро мираж пропал бесследно.

Я долго-долго не мог позабыть это чудо.

Мы ужинали рядом с руинами, а после ужина возвращались в свой основной экспедиционный лагерь. Но наша машина сломалась, и начальник решил возвращаться в лагерь верхом на верблюдах. Я тоже с помощью коллег взгромоздился на верблюда. Мы начали путешествие по пустыне, как торговый караван на шелковом пути две тысячи лет назад.

Мы ехали не слишком долго, когда погода внезапно резко изменилась: налетел крутящийся вихрь, который поднял к небу тучи песка и обрушил его на нас. Это была песчаная буря. Нам довелось встретиться с песчаной бурей — самым страшным явлением в пустыне. Все мы замотали себе лица шелковой тканью, но песок продолжал набиваться в рот и в ноздри, в песке увязали копыта верблюдов, а ветер едва не сдул меня с верблюжьего горба.

Вдруг мой верблюд заревел, видимо, напуганный этой песчаной бурей; это удивительно, потому что верблюды обычно песчаных бурь не боятся. Но уж если верблюд испугался и заревел, очевидно, дела плохи. Я не умел с ним справиться, потому что ничего не знал о езде на верблюдах, верблюд же понес меня быстрым шагом в неизвестном мне направлении. А мои спутники, не зная, как спастись самим, дрожали под ударами ветра с песком.

Я не смог позвать на помощь: стоило раскрыть рот, как его забивало песком; мне оставалось только положиться на волю неба и довериться бешеной скачке верблюда. Я закрыл глаза и всеми силами старался сохранять равновесие между отчаянно качающимися горбами. Песчаная буря все продолжалась, ветер свистел в ушах, и песок язвил щеки.

Я чувствовал только непрерывный бег верблюда подо мной, который уносил меня все дальше и дальше от основной экспедиции. Испуганный верблюд скачет почти так же быстро, как ездовая лошадь, от этого я трясся всем телом. Не знаю, долго ли так продолжалось, но свист в ушах стал постепенно стихать. Верблюд замедлил бег, а я открыл глаза. Песчаная буря уже утихла, вокруг простиралась безбрежная пустыня, но дело было в том, что я остался один.

Пустыня, песчаная буря и непослушный верблюд не смогли внушить мне ужас, по-настоящему ужаснуло меня именно одиночество. Я, один как перст, находился в бескрайней пустыне, со мной не было никого из моих коллег, и было неизвестно, где же я нахожусь, так как я потерял ориентиры и не знал, где восток и запад, юг и север. Все это меня пугало и приводило в отчаяние.

В растерянности я смотрел на все четыре стороны, но, куда ни кинь взор, всюду все было одно и то же, все было одинаково, без разницы; так где же, в конце концов, мои коллеги? Может быть, до них уже расстояние больше десятка километров? Верблюд нес меня куда глаза глядят, бежал свободно и, по-моему, часто делал круги по пустыне, потому что даже он мог сбиться с пути. У меня при себе не было воды, только горсть поджаренного зерна и в сумке — старенький фотоаппарат, ненужная обуза.

Я не знал, куда мне двигаться, но понимал, что в пустыне сбиться с пути равносильно смертному приговору. Небо быстро темнело, и в желтой пустыне черная ночь безжалостно накрывала все вокруг. Пользуясь тем, что вечернее солнце еще не село, я вытащил свой дневник и записал в нем все, что случилось со мной сегодня. Может быть, через несколько десятилетий, когда проезжающие здесь люди найдут груду белых костей, они смогут прочесть мой дневник, узнают, кем я был, и отвезут мои кости обратно в родные места. Но я хотел жить, я не хотел умирать, моя молодая жена Фэнь в шанхайском доме ждет моего возвращения. Нет, я не могу умереть.

Однако кто же сможет меня спасти?

Я впал в отчаяние.

На третьей странице было написано:

16 сентября 1978 года

Погода: ясно. Температура: неизвестна, возможно, немного холоднее, чем вчера. Место: Лобнор.

Я еще живой.

Открыв на рассвете глаза, я обнаружил, что по-прежнему сижу на верблюде, а верблюд по-прежнему несет меня вперед. Я был в недоумении: где же я нахожусь? У меня от усталости ломило все тело, болели суставы; голод и жажда сделались нестерпимыми, и только медленно поднимавшееся над желтой пустыней красное поутру солнце своими лучами оживляло меня.

Однако мой верблюд вовсе не шел сам по себе: его вел за собой человек. Я выпрямился, стал всматриваться в человека, который вел за собой моего верблюда, и, хотя видел его только со спины, догадался, что это женщина. Хотя все ее тело было скрыто под меховой одеждой, но длинные иссиня-черные волосы, заплетенные в две косы, удостоверили меня в ее принадлежности к женскому полу. Я не видел ее лица, а видел только кисти рук, в которых она держала уздечку верблюда. Ее руки в лучах только что взошедшего утреннего солнца сверкали золотыми отблесками и просто слепили мои глаза. Она шла быстро, ведя за собой верблюда, и в освещенной солнцем пустыне все это казалось всего лишь сном. И даже, пусть этому трудно поверить, я засомневался, не мираж ли это. Тем не менее это была правда. Кто же она?