Книга Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По - Гарольд Шехтер

— Защитить меня? Каким образом?

— Устранив Картрайта.

— Но он не собирался наносить мне физического вреда. Он собирался лишь обратиться в суд.

— Неужели? — скептически ухмыльнулся Вокс. — Откуда мне знать! — прикинулся он удивленным простачком. — Вы ведь совершенно уверенно заявляли, что он нанял пожарника, чтобы вас прикончить. Так вы и молодому репортеру сообщили.

Реконструируя мысленно события того дня, я вспомнил, что по прибытии Таунсенда на сцену чревовещатель удалился, дабы заняться другими делами. Очевидно, «другим делом» оказалось подслушивание нашего разговора из какого-нибудь укромного уголка, откуда он направился к Картрайту и совершил гнусное преступление.

— Э-э… И чем же вызвана такая трогательная озабоченность моей безопасностью?

— Надеждой, что ваш блестящий ум выведет меня на столь драгоценный документ мистера Уайэта. Как вы, без сомнения, смогли понять, попытки узнать его местонахождение от Уайэта и от его пособника, Пратта, оказались безуспешными.

— Несмотря на немыслимые пытки, которым вы их подвергли.

— Совершенно верно, — сокрушенно покачал головой Вокс. — Один ничего не сказал, другой ничего не знал. Впрочем, эти маленькие развлечения служили и еще одной цели.

— Отвести подозрения от себя и бросить их на Джонсона, направить полицию по ложному следу.

— Точно так, — с готовностью отозвался Вокс. — Когда нашли двух девочек без скальпов и печени, я понял, что вполне могу использовать этого психа как прикрытие. Разумеется, творческая личность не может обойтись без своеобразных отступлений от шаблона.

— Вы понимаете под этими отступлениями — в отличие от жестокостей Джонсона — лишение жертв органов речи? У Уайэта язык оказался отрезанным. У Картрайта он висел, как галстук, вытащенный через разрезанную глотку, а Пратту вы заткнули рот его же гениталиями.

— Да, мистер По, — самодовольно признал Вокс. — Да, небольшие артистические импровизации… Вариации Вокса, Великого Вокализатора.

Если в моем мозгу и брезжили какие-то сомнения в психической ненормальности Вокса, то теперь они совершенно исчезли. Хотя искреннее признание моего поэтического гения свидетельствовало о здравом эстетическом суждении, моральные основы в душе этого человека начисто отсутствовали. Вопреки видимости рационального поведения, мне стало ясно, что Вокс безнадежно болен.

— Свойство мимикрии — еще один из ваших талантов, — признал я. — Сосед Уайэта сообщил, что он в вечер убийства подходил к двери и общался с ним через закрытую дверь. Полагаю, что голос, который он слышал и который счел принадлежащим Уайэту, на самом деле — продукт вашего искусства?

— О да, — усмехнулся Вокс, очевидно восхищаясь собой. — Мало кто может потягаться со мною в имитации речи.

— Да брось ты! — вмешался Арчибальд. — Меня тебе слабо подделать.

И снова рот куклы не шевельнулся, хотя у меня создалось впечатление, что голос доносится оттуда.

— Помолчи, Арчи, — досадливо поморщился Вокс. — Подошла очередь мистера По во-ка-ли-зо-ваться. Я хочу услышать от него, где находится документ уважаемого Уайэта.

— Боюсь, вы переоценили мои способности следопыта. Я не только не имею представления, где находится этот документ, но даже о его характере не осведомлен. По сведениям, сообщенным мне мистером Барнумом, можно судить, что автор его — Томас Джефферсон. И это все, что я знаю.

Бокс прищурился и глянул на меня исподлобья.

— О Салли Хемингс слыхали когда-нибудь?

— Как же, слышал. Смазливая рабыня-негритянка, в которую, согласно слухам, распространяемым политическими противниками Джефферсона, он был влюблен и которая в течение сорока лет предполагаемых отношений родила от него нескольких незаконных детей.

Внезапно до меня дошел смысл бешеной — в прямом и переносном смыслах — активности вентрилоквиста.

— Вы хотите сказать, что документ, разыскиваемый вами со столь неординарным упорством и столь неординарными средствами, касается скандальных слухов об отношениях Джефферсона с этой особой?

— К сожалению, это не пустые слухи, мистер По. — Теперь в голосе Вокса звучали нескрываемые горечь и досада. — Документ, о котором идет речь, — страница из личного дневника Томаса Джефферсона. Эта запись без тени сомнения удостоверяет его преступную связь с чернокожей шлюхой.

Яростное ожесточение, с которым Вокс выплюнул последние слова, напомнили мне его высказывание об Отелло во время предыдущей беседы. Очевидно, Вокс не испытывал особенной приязни к черной расе.

Ясно мне теперь было и то, почему Уильям Уайэт, симпатии которого принадлежали угнетенным, рассматривал документ как мощное оружие аболиционистов. Доказательство того, что всеми почитаемый Джефферсон, автор главного политического документа нации, Декларации Независимости, не просто влюбился в рабыню-негритянку, но и зачал с нею нескольких отпрысков, придало бы огромный вес аргументам тех, кто считал негров полноценными членами рода человеческого.

— Могу предположить, что вы стремитесь овладеть данным документом, дабы утаить его содержание от общественности.

— Утаить! — хмыкнул Вокс. — Да я его уничтожу! И уничтожу каждого, кто знал о его существовании! Я в этом уже преуспел. Начал, кстати, с прежнего жильца вашей квартиры, мсье Деверо.

— Деверо? — удивился я и тут же вспомнил, что именно Деверо вывел Уайэта на этот документ. — Я считал, что он отбыл морем в Европу.

— Морем? В море он отбыл, в воду, мелкими кусочками. Рыб кормить.

Содрогнувшись от этого сообщения, я спросил:

— А как этот джентльмен вышел на интересующий вас документ?

— Понятия не имею, — пожал плечами Вокс. — Несколько лет назад он что-то делал на Юге. Гнусный тип, совершенно беспринципный. Его интересовали только деньги. Не знаю, сколько он содрал с альбиноса, но наверняка немало. Разумеется, Уайэт не мог использовать письмо, пока не убедился в его подлинности. Он воспользовался помощью приятеля-аболициониста Томаса Дадли, известного под псевдонимом Великий Мазеппа. Мазеппа «одолжил» у Барнума письмо Джефферсона, касающееся Луизианской сделки. Оставалось найти эксперта, который бы сравнил оба документа и установил истину. Вас, мой дорогой По. Мазеппа сам мне все рассказал. Он воображал, что я разделяю его политические убеждения. Я не стал его разочаровывать.

— А потом вы убили его, перед представлением подмешав в крем для волос табачную крошку.

— Да. Великолепное решение вопроса, правда? Изящный трюк. Могу гордиться своей находкой.

— Но зачем вы сожгли письмо о Луизианском договоре?

— Просто чтобы поиздеваться над Уайэтом. Я сделал это перед его носом. Медленно поднес к письму спичку, поджег его и бросил в камин. Чтобы он перед смертью увидел, что произойдет с его драгоценным письмом, когда оно попадет ко мне в руки.