Книга Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Дмитрий Емец

Однако он не учел, что Ягге ожидала его Преследуум финалис ссамого начала. Зербаган еще не договорил, а старушка уже оказалась у него заспиной и прижалась к ревизору, обхватив его руками. Осмыслив, чем это емугрозит, Зербаган попытался зажать себе рот перепончатой ладонью, однакозаклинание уже вылетело.

Искра Моргулиуса патологоанатомиса круто повернула и,пытаясь настичь Ягге, ударила в грудь Зербагана. Для искры они были теперьнераздельным целым. Послышалось отвратительное шипение. Недаром Моргулиуспатологоанатомис считался одним из самых сильных убийственных заклинаний, входяв список ста запрещенных. Зербаган выстоял лишь потому, что каждый темный магимеет иммунитет к собственной магии. Однако силы его были уже надломлены.

Великая Зуби, очнувшись, рывком села на полу. Щурясь, жестомпривычным и неизменным, как движение планет, Зуби нашарила на полу очки столстыми стеклами и водрузила их себе на нос. Расплывающаяся картинка встала наместо. Зуби увидела Зербагана, который только что опрокинул Сарданапалаковарной искрой Хромункуса, выпущенной в его коленную чашечку, и воспылалагневом.

– Чтопытыбысдохс! – полушепотом выдала Зубикоронное атакующее заклинание школы волшебников. Заклинание, которое онастолько лет скрывала от своих шустрых учеников и лично соскоблила ножиком извсех магических книг, где оно встречалось.

Случилось так, что заклинание Зуби наложилось напроизнесенное Сарданапалом мгновением раньше заклинание Колоссимо родоссо. Двеискры – красная круглая искра Зуби и салатово-зеленая искра из перстня академика– соприкоснулись и слились в одну.

Молния, равной которой по силе не знал Тибидохс, рассекламагпункт и ударила точно в макушку Зербагана. Маг страшно закричал. Стены школыволшебства дрогнули. По изъеденному нежитью фундаменту прошла глубокая трещина.Потолок вспыхнул, опоясанный тремя кругами живого золотистого пламени. Тяжелыйсветильник, подарок Ганнибала, служивший Ягге со времен войн Рима с Карфагеном,раскачался и, расплавившись, заплакал бронзовыми слезами.

Все свечи погасли. Магпункт погрузился во тьму. Сарданапалнетерпеливо произнес заклинание, вновь зажигая уцелевшие свечи. Все воззрилисьна Зербагана, готовые, если это будет необходимо, продолжать сражение. Однакобитва уже завершилась. Страшный маг застыл, вытянув вперед скрюченные пальцы.На его лице, вскинутом к потолку, удивление смешалось с ненавистью. Смешалосьуже навеки…

– Ну вот и все! Хуже всего, когда магия света сливаетсяс тьмой… – мрачно подвел черту академик.

Ему достаточно было единственного взгляда, чтобы все понять.Он подошел к окну и стал смотреть наружу, на сиреневые очертания соседнейбашни. Ночь неохотно уступала рассвету, который уже обозначился на горизонтерозовой чертой. Академик совсем не выглядел радостным. Вероятно, в голове егоуже составлялись неутешительные строки отчета на Лысую Гору.

Поклеп подошел, осторожно постучал по Зербагану ногтем,потрогал его руку, затем нос и покачал головой.

– Красное дерево! С головы и до ног! Невероятно! –произнес он.

– И статуя ничего. Передает настроение. Так вот ирождаются шедевры, – добавила Ягге.

– Это насовсем? – спросил Тарарах, сердито глядяна деревянную фигуру.

Великая Зуби кивнула:

– Да. Не могу сказать, что мне жаль этого гада, но всеже ему не повезло. Нет такой магии, которая отменила бы действие слившихсяискр.

– И что я, интересно, напишу БессмертникуКощееву? – печально спросил академик.

– Да ничего не надо писать… Послать краткую магограммутакого содержания: «Убийца драконов превращен статую тчк его преступлениедоказано тчк сожалеем тчк шлите нового ревизора тчк Сарданапал», – сказалаЯгге.

– Ты что, Ягге? А если пришлет? – забеспокоилсяТарарах.

– Да никогда в жизни! Бессмертник спустит дело натормозах, – уверенно заявила Ягге.

– Ты точно знаешь? – спросил академик с надеждой.

– Бессмертник прежде всего трусливый чиновник. Послетакой засветки он заляжет на дно и будет вести себя тихо, стараясь не булькать…Иначе пресса обвинит его в том, что он покровительствовал убийцедраконов! – заметила Ягге, без восторга разглядывая то, во что превратилсяее любимый магпункт.

Доцент Горгонова подошла к статуе и бросила к ее ногамчто-то, брызнувшее осколками.

– Забирай свой лед сговорчивости!.. Он больше не нужен!Сарданапал, зачем вы велели мне сказать ему «да»? Я ощущала себя предательницей!Скверное, мерзкое чувство! – спросила она.

– Что поделаешь, Меди! Нам надо было выиграть время. Мыс тобой с самого начала не исключали, что он предложит нечто подобное, –спокойно отвечал академик.

Медузия нетерпеливо мотнула головой. Грива ее медных волосзашипела.

– Если честно, я ничего не поняла… – сказала онараздраженно. – У Зербагана были все козыри на руках! Он составилубийственный отчет, который загнал бы нас в Заполярье. Он почти добрался додракона. Зачем он напал на нас? Один на всех! Смысл? Чтобы навеки стать статуейиз красного дерева? Неужели он рассчитывал на победу?

Великая Зуби примирительно коснулась ее руки.

– Ну, дорогая, успокойся! Все просто, как дважды три –восемь!

– Сколько-сколько?

– Хорошо, пусть будет девять! – Зуби, как истинныйгуманитарий и просто красивая женщина, брезговала точными числами.

– Что просто, Зуби? – сердито спросила Медузия.

Ее собеседница ответила ей улыбкой. Зубы у нее были гораздолучше, чем можно было ожидать от колдуньи с таким именем.

– Как ты не понимаешь, Медузия? Он же сражался снекромагом! Возможно, этот милый юноша успел наложить на Зербагана нечтострашное, отсроченное и ползучее. Нечто такое, что растворяло его, лишалопокоя, грызло болью, лишало способности мыслить трезво. Проклятье, жуткое, каклезвие косы Аиды Плаховны. А?

– Хорошего же ты мнения о милом мальчике! Неужели ондействительно способен наложить такую гадость? – спросила Ягге с укором.

– Мальчик славный, не спорю. Но я слишком хорошопредставляю себе ту, чей дар живет в нем. Такому дару никогда не стать светлыми никогда не служить добру, – уверенно ответила Зуби.

Ягге вздохнула:

– Грустно, если ты окажешься права. Иметь такой дар –величайшее проклятье. Особенно если у тебя есть эйдос. Меньше, чем Глебу,повезло лишь одному человеку в мире.

– И кто же этот бедолага?