Книга Черные тузы - Андрей Троицкий

Значит, один из убийц ещё жив. Но кто он, кто этот человек? И кому понадобилось сводить с Марьясовым счеты? Действуют конкуренты из водочной мафии? Орудует преступная группировка из другого района области или из Москвы, группировка, желающая прибрать к рукам водочный бизнес? А может это какой-то маньяк-одиночка, которому Марьясов, сам того не заметив, наступил на любимую мозоль? Гадать здесь бесполезно. Если занимаешься прибыльным бизнесом, будь готов к любым неприятностям, к самым отвратительным гадостям, к ударам в спину. Будь готов ко всему. Но в то, что говорит Васильев, Марьясов, разумный, умудренный жизнью человек, поверить не может. Ведь Васильев утверждает, что несостоявшееся покушение на дороге дело рук отца этого паренька, газетного корреспондента Рослякова. Нет никаких оснований для подобных полу бредовых выводов.

Допустим, этот Аверинцев служил в элитном подразделении КГБ… Допустим, он что-то знает о Марьясове… Нет, концы с концами все равно не сходятся. Кроме того, нужно помнить, что Аверинцев больной человек, не сегодня-завтра он отдаст концы, отбросит копыта. Он сосредоточен только на своем смертельном недуге, на своих болячках, он уже о вечности размышляет, о спасении души, а не о мирских делах. Наконец, у Аверинцева просто не хватит физических сил, чтобы продолбить в дорожном асфальте яму для закладки фугаса. Но если предположить самое невероятное, предположить, что версия Васильева не что иное, как чистая правда? Если это предположить… Тем лучше. Тогда опасаться Марьясову просто нечего. Аверинцев погиб, его разнесло на мелкие части, взрывом разметало по окрестностям его гнилой ливер.

Подходящая смерть для профессионального убийцы. Может, в последние мгновение своей поганой жизни он понял, каково это, оказаться в роли жертвы. И все, и точка. Даже думать об этом не следует. Но внутренний голос, упрямый, настойчивый голос, говорил, что точку ставить пока рано. Остался второй человек, каким-то чудом спасшийся во время взрыва, спасшийся, хотя, как ни крути, должен был разделить судьбу своего напарника. Этот второй жив. Значит, можно ждать новых сюрпризов.

– Вы, – Марьясов исподлобья глянул на Васильева, – обещали, что этого паршивого журналиста вот-вот попрут с работы. И тогда вы им займетесь вплотную. Но в сегодняшней газете напечатана его заметка. Вот она, цена ваших обещаний, цена вашей деятельности. Одни отговорки. О моей личной безопасности заботятся другие люди, не вы. А от вас требуется только найти кейс. Всего-навсего. Остальное – не ваши проблемы.

– Рослякова выгонят с работы не сегодня, так завтра, – Васильев погладил пальцами усы. – Этот вопрос я уже решил, остается немного подождать. Его выгонят из газеты, и тогда он – мой. Подождите немного.

– Я только и делаю, что жду. Сколько ещё времени ещё требуется, чтобы найти чемодан?

– Неделя, может быть, две недели.

– Хорошо, – Марьясов прикусил нижнюю губу, задумался, сделал пометку в перекидном календаре. – Пусть будет две недели. Но не днем больше. Я не могу больше ждать у моря погоды. Если по истечении этого срока вы не кладете кейс на этот стол, я нанимаю вместо вас других людей. Таких людей, которые справятся с моим поручением быстро. И не станут морочить мне голову каким-то раковым больным, который якобы угрожает моей жизни. Не станут меня пугать.

Сейчас, во время этого разговора, нельзя показать Васильеву своих чувств, нельзя показать, что Марьясов напуган, что земля уходит из-под ног. Правда, он предпринял все необходимые в таких случаях меры предосторожности. Это потребовало много расходов, но жизнь дороже больших денег. На зимнюю дачу Марьясов больше ни ногой. Охрана усилена, вооружена автоматическим оружием, так что в офис и муха не пролетит. Он поменял кабинет, перебрался в другую комнату, которой заслоняют двойные пуленепробиваемые стекла. Марьясов пересел на бронированный джип, он ежедневно меняет маршруты продвижения по городу. С понедельника охранники стали неотступно следовать и а супругой Марьясова, так что, её похищение и вероятный шантаж мужа отпадают. Его хотели убить, но попытка сорвалась, а второй возможности Марьясов преступникам не даст. Ни малейшей возможности, ни единого шанса.

– Кстати, когда вы в последний раз видели этого, как так его, Аверинцева? – Марьясов закурил, откинул голову назад.

– Я не видел его больше недели, – Васильев вытащил из кармана записную книжку, перевернул страничку. – Он куда-то исчез. В гостинице, где снимает номер, не показывается. В онкологическом центре на Каширке тоже не появляется. С сыном за это время не встречался. Думаю, скоро он даст о себе знать.

– Вы так думаете? – Марьясов ухмыльнулся. – А я думаю, что он уже подох.

– Аверинцев не тот человек, чтобы подорваться на собственном взрывном устройстве.

– А вы откуда знаете, какой он человек? – Марьясов снова начинал злиться. – Вернее, какой он был человек. Был. Раковый больной… У него правая рука не знает, что делает левая. Вам, наверное, белый свет не мил, когда вы болеете гриппом. А теперь представьте, каково ему. Не сладко, да? Впрочем, пусть каждый из нас останется при своем мнении.

– Пусть, – кивнул Васильев.

– А ваше время пошло, ваши две недели.

Марьясов встал, давая понять, что разговор окончен. Он протянул руку Васильеву, из-за спины которого, подобострастно улыбаясь, вырос Трегубович. Пришлось дать руку и ему.

* * *

С раннего утра Росляков пыхтел над чужой статьей о проблемах местного самоуправлении. Материал выходил таким скучным, таким занудливым, что зевота судорогой сводила челюсти. Время от времени, отрываясь от работы, он с тоской поглядывал на дверь редакционного кабинета. Чувство неуютного беспокойства не отпускало, тревожило душу. Вот сейчас дверь откроется, и порог перетупит какой-нибудь недобрый человек. Например, внештатник Крючков с новым ещё тепленьким опусом страниц эдак на пятнадцать в портфеле. Устроится на стуле и станет гудеть, как электрический самовар. Гудеть и гудеть, а Росляков обязан будет что-то отвечать, искать и находить какие-то слова, подавляя желание зажать в кулаке металлическую шариковую ручку, и что есть силы всадить её Крытову в ухо. Или прямо в его черное сердце.

А может, явится следователь областной прокуратуры Зыков с ордером на арест Рослякова. Прямо за письменным столом на него наденут наручники и под конвоем поведут длинным редакционным коридором сквозь строй высыпавших из кабинетов изумленных сослуживцев. Когда Рослякова увезут в спецмашине, редакционная жизнь надолго замрет, людям станет не до работы, они будут до самого вечера обсуждать, за что загребли корреспондента, делегация особо приближенных лиц отправится к главному выяснять обстоятельства… А для Крошкина наступит праздник. Он, чувствуя себя подлинным героем дня, станет ходить из кабинета в кабинет, строить версии одна нелепее другой и повторять, что Рослякова даже тюрьма не исправит – только могила. На неё вся надежда, на могилу.

И ещё неизвестно, что хуже: внештатник Крючков со своим новым произведением, Крючков, доводящий своей тупостью до зубной боли, до исступления, или следователь с ордером на арест.