Книга Царица без трона - Елена Арсеньева

– Смотрите, смотрите, – нашептывалиони в уши простодушным ротозеям, – что затеяли эти нехристи! Ведь онисобираются извести всех бояр и московских людей, которые сойдутся на ихпроклятое игрище; одних перебьют, а других перевяжут; и дворян, и дьяков, игостей, и всех лучших людей возьмут и отвезут в Польшу, где сгноят в темницах.А потом придет сюда большое войско польского короля и искоренит истиннуюправославную веру, введет латинскую, скверную, проклятую, на погибель душхристианских. Запасайтесь, братцы, оружием, чтобы не попасть в руки неверных!

Простодушные «братцы» оружием запасались,однако не больно споро. От смуты уже все устали… кроме Шуйского. Он понимал,что народу нужен какой-то вопиющий повод для того, чтобы ополчиться на поляков.Это с боярами можно до бесконечности языком чесать, а простым людям нужно дело!

Федор Никитич исподтишка наблюдал за княземВасилием Ивановичем. Прошло то время, когда Романов терзался сомнениями: уж незаявить ли о том, что для них с Бельским очевидно? Не обелить ли царевича? Аесли сыграть вместе с Шуйским, то не выйти ли самому в вожди?

Порою та давняя, боярская, подавленная гордынявновь начинала бурлить в нем, презрение к неугомонному предателю Шуйскомувскипало и било ключом. Но Романов снова и снова сдерживал себя, убеждая: егочас придет! Придет! Ибо сейчас восстание уже почти полностью подготовлено, а вего руках нет той силы и средства, чтобы удержать в руках верную Шуйскомутолпу. Значит, надо ждать.

Романов окинул взглядом собравшихся. Бояре идумные люди, те, что и раньше были с ними в злоумышлении, вроде Татищева иСкопина-Шуйского, а кроме них – несколько сотников и пятидесятников из войска,которое было стянуто к Москве, чтобы идти к Ельцу, а на самом деле Шуйскийнамеревался задержать его для взятия столицы. Были тут и гости, и торговыелюди, которые первый раз слышали Шуйского. Сразу видно, что речь князяпроизводит на них сильное впечатление.

– …Теперь, пока их еще немного, а насмного и они помещены одни от других далеко, пьянствуют и бесчинствуют беспечно,теперь можно собраться в одну ночь и выгубить их, так что они не спохватятся насвою защиту.

Вот и прозвучал призыв к убиению государя!

– Кто же исполнит сие? – прошелестелТатищев, бледнея до синевы от испуга: вдруг Шуйский решит возложить этустрашную обязанность на него? Не в том дело, что убить страшно, но ведь послеэтого вряд ли живой уйдешь!

– Покажись нам, Тимофей, – велел вэто время князь Шуйский, и из угла выбрался какой-то человек – ростом высокий,но худой, словно бы изможденный, с испитым лицом закоренелого постника. Егонебольшие глаза казались двумя углями, воткнутыми под обтянутый кожей лоб.Безумие горело в них, и Романов подумал, что дорого бы дал, чтобы не взглянулиоднажды на него эти страшные глаза оголтелого приверженца Шуйского!

Тот пал на колени и принялся отвешивать земныепоклоны, размашисто крестясь.

– Дайте принять мученический венец,православные! – хрипло, истово вскрикивал он. – Умереть за нашуправославную веру дайте! Поруганья не допущу нашей веры отческой! Злой еретиксо своей еретичкой по православному обряду венчался, заставил истинно верующихотдавать целованье женке-латинке!

Романов вспомнил, что этот безумец былказенный дьяк Тимофей Осипов, которого он уже встречал на сборищах у Шуйского.Осипов был известен своей истовостью и набожностью, хмельного в рот не брал.Да, что и говорить, Шуйский выбрал на роль убийцы Димитрия как раз того, когонадо было выбрать!

Романов исподтишка огляделся и увидел на лицахто, чего и ждал: оторопь и нерешительность. Безумный вид Осипова вселил всобравшихся не уверенность, а страх. Русские могут сколько угодно ругать царя,однако цареубийство есть поступок, адскими мучениями наказуемый…

Вот сейчас непременно прозвучит чей-товоодушевленный возглас, с тайной усмешкой подумал Романов. Наверняка у Шуйскоговсе было продумано, он ожидал этого минутного замешательства и приготовился ктому, чтобы пресечь его, пока оно не разрослось и не стало опасным.

Так и вышло.

– Мы на все согласны! – своодушевлением вскричал родственник князя Василия Ивановича, МихаилСкопин-Шуйский, государев мечник. – Мы присягаем вместе жить и умирать.Будем тебе, князь Василий Иванович, послушны: одномышленно спасем Москву от еретиковбезбожных. Назначь нам день, скажи, что делать?

Романов прикусил губу. Все, слово сказано!Один Шуйский назначил другого Шуйского вождем! Теперь уж поздно противиться. Даи князь Василий Иванович словно бы воспарил над креслом своим – обратно его ужене скоро опустишь!

– Для спасения веры православной я готовпринять над вами начальство, – веско сказал он. – Ступайте и соберитевсех своих людей, домочадцев и холопов, чтобы были готовы. Нам все понадобятся.Ночью с пятницы на субботу пусть будут отмечены дома, где стоят поляки… Утромрано в субботу, как услышите набатный звон, пусть все бегут и кричат, чтополяки хотят убить царя и думных людей, а Москву взять в свою волю; и так повсем улицам чтоб кричали. Народ услышит, бросится на поляков; а мы темвременем, как будто спасая царя, бросимся в Кремль и покончим его там. Если неудастся и мы пострадаем, то обретем себе венец мученический, непобедимый ибудем жить жизнь вечную, а коли победим, то и сами спасемся, и верахристианская будет спасена в веках.

«И род Шуйских воссядет на престоле», –мысленно добавил Романов и неприметно покачал головой: а ведь еще неведомо, каквсе пойдет, неведомо. И мятеж может не получиться, и Шуйский может не дожить доего окончания. И вот тогда…

Он впервые пожалел, что являлся на заседаниязаговорщиков, соблюдая строгую тайну своего присутствия. Почти никому неведомо, что Федор Никитич – один из вождей мятежа. Если Шуйский сковырнется вэтой заварухе, которую сам же и затеял, останется только уповать на звучность ивесомость имени Романовых, потому что драка за престол тогда пойдет немалая…

А впрочем, Шуйский настолько убежден в своейнепобедимости, что вполне может и победить! Особенно если найдетнепосредственный повод возмутить народ.

В эту минуту князь Василий Иванович резковскинул голову и взглянул прямо в глаза своего молчаливого, сдержанногосподвижника. И по тому, как сверкнул его взор, Федор Никитич понял, что: первое– проницательный, хитромудрый Шуйский умудрился прочесть его мысли, а второе иглавное – у него уже измышлен повод к народному возмущению!

Май 1606 года, Москва, дворец царя Димитрия

– Отца моего императором величали, и меняизвольте так же звать!

Послы Гонсевский и Олесницкий кислопереглянулись.