Книга Счастливый час в «Каса Дракула» - Марта Акоста

— Они постоянно твердят, что они не вампиры, — заметила я.

— Конечно же, нет, — сказала Мерседес. — Вампиров не существует. — Она помахала несколькими страницами, скрепленными степлером. — Мифы о кровососущих демонах возникали на всех континентах. У нас есть свой собственный — чупакабра.

— Мне всегда нравилась чупакабра. Я хочу сказать — почему бы не любить летающую обезьяну, которая убивает коз?

— Милагро, соберись, — одернула меня Мерседес. — Ясно, что вампирские истории возникли из-за невежества. Но, видимо, где-то в Старом Свете пути твоих друзей-мутантов пересеклись с мифологией, и в итоге мы получили всю эту историю Брэма Стокера о графе Дракула.

— Я никогда не читала Стокера, зато смотрела «Блакулу»'[94]на кинофестивале.

— Ты безнадежна. Прочитай книгу. Она отпадная.

Пока Мерседес заваривала яванский кофе, я стала просматривать газеты и обнаружила фотографию Себастьяна.

Взглянув на нее, Мерседес подтвердила:

— Это тот самый парень из КАКА, который искал тебя в клубе. До КАКА существовало другое тайное общество. Думаю, это и есть связующее звено между семьей Беккетт-Уизерспунов и твоими вампирами, существовавшее еще в Старом Свете. КАКА — новейший политический инструмент этой группировки.

Я стала читать вслух:

— «Давно ведутся разговоры о том, что основатели КАКА являются членами тайного общества, восходящего к секретному объединению «Чаша крови», которое существовало еще в девятом веке. Этот альянс кланов язычников и христиан не придавал значения расколу между православной и римской католической церквями».

— Возможно, это и есть тот союз, о котором тебе рассказывала вампирская врачиха.

«"Чаша крови" распалась в начале восемнадцатого столетия, — продолжала читать я, — в то время, когда австрийские Габсбурги оккупировали территорию Сербии, и возродилась вновь в Соединенных Штатах. Несмотря на то что реформированная «Чаша крови» отвергла большинство языческих обрядов, ее члены по-прежнему проводили церемонию посвящения… — тут я запнулась, — …в канун Дня святого Георгия, который отмечается двадцать второго апреля по юлианскому календарю».

— Что такое? — осведомилась Мерседес.

— Ничего, — ответила я. Мой роман с Себастьяном, продолжавшийся всего одну ночь, состоялся 21 апреля. Я продолжила чтение: — «Члены общества похищали новичка и подвергали ужасным физическим и психологическим испытаниям. Если вновь посвященный оказывался в состоянии их пройти, он собственной кровью подписывал клятву в верности организации».

— Вот сборище придурков, — возмутилась Мерседес. — Откопав какой-то старый обряд, они стали применять его в клубе для богатеньких буратинок, а потом начали преследовать твоих кровососущих приятелей.

— «Кровососущие» — не совсем правильное определение, Мерседес. Это только частичная их характеристика. Я хочу сказать, это так же унизительно, как, например, назвать меня пожирательницей тортильи.

— Но ты ведь и есть пожирательница тортильи.

— Да, но не только. Если вернуться к разговору о Себастьяне — как ты думаешь, что я должна делать?

Мы решили, что я останусь у Мерседес, пока вампиры и КАКА не выяснят свои отношения. Моя подруга посоветовала позвонить вампирам и сообщить, что у меня все хорошо.

— Они наверняка хотели бы, чтобы я сдохла, а не оставалась на этом свете несмертной или какой-нибудь там еще, — заметила я.

— Из твоего рассказа следует, что они относятся к тебе хорошо, — возразила Мерседес.

— Может, когда-то и относились. Пока я все не испортила.

Мерседес раздраженно фыркнула, поэтому я быстро поправилась:

— Хорошо, я позвоню им. Но не сейчас. Мне нужно еще немного времени.

Главным моим занятием в течение нескольких последующих дней было приготовление обедов для нас с Мерседес. Я готовила те блюда, которым меня научила Эдна, но по вкусу они оказывались совсем не такими. К моей большой радости, крови мне больше не хотелось.

Решив проверить свою светочувствительность, я на несколько минут вышла на лестницу черного хода. Мой загар усилился, но на улице мне не понравилось из-за раздражающих резких шумов и запахов города.

Когда Мерседес была дома, она проводила большую часть времени в своей комнате у компьютера. Я спросила, чем она занимается, и получила ответ:

— В основном шпионю за КАКА. Знание — сила.

Я поставила пишущую машинку на кухонный стол и попыталась что-нибудь написать. Мне не нравилось оптимистичное настроение романа. Я решила начать с начала. Теперь повествование носило мрачный и унылый характер. Мои зомби испытывали непонятную тоску по хорошей жизни, однако не могли преодолеть бесполезность своего существования. Получалась история в духе Джеймса'[95].

В коктейльное время Мерседес не было дома, поэтому я наливала вино только себе и выпивала его, глядя в окно. Меня одолело чувство, которого я раньше не испытывала. Я долго не могла понять, что это, но потом до меня дошло: тоска по дому.

Ночное небо носило серый, непонятно-красноватый оттенок, а по краям было пюсовым. Тысячи и тысячи городских огней и плотная завеса тумана делали звезды невидимыми. Я спала на диване с включенным телевизором, чтобы отвлекаться от своих мыслей и соблазнительных видений, в которых участвовал Освальд. Страсть по отношению к нему — одна из составляющих моего морального разложения.

Я чувствовала себя несчастной. И заслужила это ощущение.

Остаться у Мерседес навсегда я не могла, а потому решила попросить помощи у Нэнси. Мы не разговаривали с ней с той самой вечеринки, но сама позвонить я не решалась. Я ждала утра среды: в это время Нэнси еженедельно делала маникюр и педикюр во вьетнамском салоне на другом конце города.

Отмачивая ноги в горячей воде, я была в ужасе от того, что вибрация массажного кресла доставляет мне удовольствие. И тут в салон ворвалась Нэнси. На ней были дорогие лиловые босоножки, джинсы, обтягивающая футболка с надписью «ПУ» и кожаный пиджак; на носу у нее красовались такие огромные солнцезащитные очки, словно она ожидала, что сюда с минуты на минуту нагрянет толпа папарацци.

Схватив с витрины бутылочку нежно-розового лака, она принялась снимать свои туфли, и тут я сказала:

— Привет, Нэнсюха два уха!

Она повернулась ко мне. На ее лице возникло радостное выражение, губы сложились в трубочку.

— Мил, а я уже собиралась тебя убить! Где ты была? Я невероятно зла на тебя из-за того, что ты покинула мой девичник так предвиденно.