Книга Мертвая петля для штрафбата - Антон Кротков

Даже комиссары, которым по долгу службы полагалось рассказывать солдатам о славных временах, когда красноармейские советы выбирали себе командиров, быстро привыкли к тому, что «не барское это дело» напрягать собственные изнеженные руки, если стоит только приказать, и крепкие молодцы в солдатских гимнастёрках и чемоданчики к поезду поднесут, когда ты с семьей на курорт собрался, и покосившийся забор на даче поправят. И платить им за такую работу ничего не надо: «служба есть служба».

Несмотря на свои дворянские корни, Борису претило подобное барство. Он и себе не позволял относиться к солдатам, словно к отданным ему на весь срок службы крепостным, и своих подчинённых наказывал за подобные штучки. Поэтому в эскадрилье царил дух подлинного товарищества. Обычно достаточно было просто попросить механика сделать ту или иную работу, и он готов был всю ночь без всякого приказа возиться в моторе, чтобы только не подвести своего командира.

Точно так же у Нефёдова легко складывались дружеские отношения со многими людьми, независимо от того, какую должность они занимали и какое звание носили. Однажды Борис познакомился с младшим техником-лейтенантом. Тот служил в подразделении синоптиков. Пухлощёкого очкарика призвали в армию с пятого курса университета. Как ценному специалисту ему сразу присвоили офицерское звание и отправили на войну. Но здесь непосредственный начальник студента, человек недалёкий и авторитарный, всячески третировал молодого сотрудника, не давая ему нормально работать и превращая жизнь робкого подчинённого в сущий ад.

А между тем, Борис сразу понял, что перед ним очень талантливый учёный. За три месяца, что лейтенант находился в зоне боевых действий, он изучил местные воздушные течения, суточные, недельные и месячные изменения розы ветров особенно в горных районах, где летать было особенно опасно из-за свирепствующих там диких ветров, чьи внезапные порывы, скорость которых могла превышать 100 км/ч, погубили не один десяток лётчиков. Значительная часть потерянных враждующими сторонами самолётов относилась как раз к небоевым потерям.

Муссонные дожди, однообразная холмистая местность с почти полным отсутствием надёжных ориентиров, чёрные песчаные бури, от которых не было спасу, — чрезвычайно осложняли работу всех подразделений. Например, когда поднимается ветер, всё вокруг заволакивало черная пыль. Мгла стояла такая, что не было видно, что делается в двух шагах от тебя. Только свет мощных прожекторов и фар пробивал её. Если ты сразу не надевал марлевую повязку и защитные очки, то пыль в считанные минуты забивала твои глаза, ноздри рот. В кожу и волосы въедалось столько пыли, что даже после душа на подушке оставался серый налёт.

Но эти же дикие ветра могли сослужить крылатым охотникам добрую службу, если бы только удалось как-то «приручить» их. Борис давно вынашивал идею дальних рейдов в глубокий вражеский тыл. Там, где их не ждут, перехватчикам с гораздо большей долей вероятности могла улыбнуться удача, чем в прифронтовой полосе, где большинство лётчиков ожидают нападения. Но всё упиралось в ограниченный запас керосина, который мог взять истребитель. Своих дополнительных топливных баков в Китае у наших лётчиков не было. Те же, которые по их заказу изготовляли в своих мастерских местные ремесленники, были жуткого качества. Клепали их из жести, используемой для производства консервных банок. Текли они страшно. Взлетаешь с таким баком, а за тобой керосиновый след тянется.

С большим трудом Борис добыл два великолепных алюминиевых бака, которые сбросили американские истребители. Через «Одессу», который фантастически быстро обрастал нужными связями на каждом новом месте, Нефёдов выяснил, где находится мастерская самого добросовестного мастера нужного ему профиля. Этому человеку был сделан заказ — подогнать баки под параметры «МиГа». Борис из собственного кармана оплатил эту работу.

Одновременно с помощью талантливого синоптика «Анархист» составил маршрут полёта, так, чтобы местные воздушные течения подхватили машины и отнесли их к месту охоты, а после её окончания помогли вернуться обратно, если повезёт вместе с пленённым «Сейбром». Для большей экономии топлива весь путь они должны были проделать на максимальной высоте, где воздух более разряжен.

В первый такой рейд Борис решил отправиться вместе с Батуром Тюгюмджиевым. Но назначенный день начался с череды плохих предзнаменований. Явно предчувствуя чью-то гибель обычно беззаботный весельчак Бифштекс тоскливо выл всю ночь. А утром по дороге в столовую пёс всё время пытался схватить Батура за штанину, словно желая оттащить его с гибельного пути. Потом к Нефёдову подошёл Кузаков и сообщил, что накануне вечером калмык раздал товарищам все свои вещи. Так мог поступить лишь человек, считающий себя смертником.

Да и погода как будто не благоприятствовала охоте. Горизонт заволокло свинцовыми тучами, которые озарялись частыми всполохами то ли артиллерийской канонады, то ли собирающейся грозы. Но и отменить полёт было нельзя, ибо по расчётам синоптика именно сегодня направление ветров максимально соответствовало задуманному Нефёдовым делу. В другой раз такой случай мог представиться не скоро. Всё, что «Анархист» мог сделать в сложившейся ситуации, это заменить Батура кем-то другим.

— От судьбы не спрячешься, Батя, — совершенно спокойным голосом ответил Тюгюмджиев, когда Нефёдов предложил ему переждать неблагоприятный день на земле. — Тот, кому суждено утонуть, и в луже захлебнётся. Единственная возможность что-то изменить — идти навстречу своим страхам.

И всё же Борис попытался всё переиграть, велев Кузакову готовиться к вылету вместо Батура. А дальше началась настоящая чертовщина. Сперва Кузаков не смог запустить двигатель своего «МиГа». Затем та же история повторилась ещё с двумя машинами, которые техники эскадрильи считали совершенно исправными.

Другого возможного претендента на место своего ведомого — Константина Рублёва, Нефёдов ещё утром отправил в медсанчасть лечить внезапно разболевшийся зуб.

Докуривая папиросу «Одесса» в сторонке ждал своей очереди испытать судьбу. Но по его лицу Борис видел, что на него слишком сильно повлиял и ночной собачий вой, и прощальная раздача Батуром своих вещей. В таком взвинченном состоянии «Краса и гордость Одессы-мамы» годился лишь на то, чтобы рвануть тельняшку на груди и с матерком сигануть с гранатами под танк. Нефёдову же требовался хладнокровный расчётливый напарник. Вот и выходило, что как не крути, а кроме калмыка брать было некого.

Видя сомнения командира, Батур снова подошёл к нему.

— Бери меня, Батя, и ни о чём не думай. У нас говорят: бесстрашный и ловкий воин, если повезёт, даже вороного коня смерти объездит.

Борис невольно залюбовался старым фронтовым товарищем: малорослый, но очень быстрый и точный в движениях, увёртлив, словно мангуст и чрезвычайно вынослив. Такому удальцу и впрямь под силу было увернуться от любой опасности и выдержать сколь угодно долгую схватку. Много раз Борису приходилось наблюдать, как ловко Батур выпутывается из казалось бы совершенно безнадёжных положений. Он привык считать этого сына степей почти неуязвимым. «Ладно, — сказал себе Нефёдов, — просто будем сегодня осторожнее, чем обычно».