Книга Люди Домино - Джонатан Барнс

Дверь у нас за спиной открылась, и в дальнем конце комнаты раздался неожиданный голос:

— Привет, Генри. Привет, Барбара.

Это был Питер Хики-Браун — обалдевший, осипший и — что было совсем не похоже на него — возбужденный.

— Я знал, что вы приедете за мной, — выдохнул он.

Барбару, казалось, не удивляло ничего, даже это последнее развитие событий.

— Я ведь подозревала, что это вы.

Хики-Браун двинулся по комнате, направляясь к женщине.

— Не подходите! — предупредила его Барбара.

— Прошу вас, — умоляющим голосом сказал Питер. — Прошу вас. Дайте мне прикоснуться к ней еще разок.

— Вам нравилось прикасаться к ней?

— Конечно, — сказал мой прежний босс. — Конечно нравилось.

— Мне… жаль эту женщину, — сказала Барбара. — Я знаю, вы использовали ее для удовлетворения своих страстишек.

— Слушайте, — сказал Хики-Браун, — разве я это отрицаю? — Он хихикнул. — Боже, она была просто объедение. Пальчики оближешь.

Я откашлялся.

— Вы ничего не хотите объяснить?

— Левиафан готовил собственный побег, — сказала Барбара. — Он изменял тело этой женщины, вмешивался в ее ДНК. Монстр сделал что-то с ее потом, придал ему свойства галлюциногена. Как только Хики-Браун обнаружил это, он начал пожинать урожай, копируя выделения ее потных желез и продавая их. Он сбывал пот Эстеллы, назвав его амперсандом.

Мой бывший начальник пожал плечами.

— Я же часто хожу на концерты.

Я уставился на него.

— Как вам это удалось, черт побери? Я хочу знать, как вы вообще узнали об этом.

— Она была такой восхитительной, — как ни в чем не бывало ответил он. — Я просто не мог сдержаться.

Не в силах контролировать себя, как сладкоежка, проходящий в магазине мимо витрины с пирожными, он метнулся через комнату, растопырив пальцы, царапая воздух, стремясь к вожделенной цели. Я думаю, он хотел прикоснуться к Эстелле еще раз — последний. Эта потребность, эта жажда в нем превосходила рассудок, последние остатки здравого смысла. Но не успел он приблизиться к женщине, как Барбара отшвырнула его в сторону, затратив на это усилий не больше, чем вам или мне понадобилось бы, чтобы отогнать осу приложением к воскресной газете. Хики-Браун рухнул на пол, и я услышал громкий окончательный хруст, когда переломилась его шея и навсегда закончились походы на музыкальные концерты.

Внимание Барбары переключилось на толстуху — первоначальную Эстеллу, матрицу, по которой она была сделана. Барбара подошла к ней, наклонилась и неожиданно с материнской нежностью погладила ее по щеке, по волосам, приговаривая что-то воркующим голосом.

Эстелла подняла взгляд на это таинственное, невероятное отражение ее самой с крайним недоумением в запавших глазах.

— Что они сделали с нами? — спросила Барбара. — Да что же они сделали?

Эстелла вдруг закашляла. Начался этот кашель обычной попыткой прочистить горло, потом превратился в нечто болезненное и мучительное и наконец перешел в жуткие судороги, когда вся мокрота и слизь, содержащиеся в ней, устремились к выходу.

— Барбара? — Мы вдвоем стояли и смотрели, как тварь, находящаяся внутри ее, разрывает несчастную женщину на части.

Барбара была потрясена.

— Вы должны убить ее, — медленно сказала она.

— Я?

— Если вы не сделаете этого, Левиафан выйдет на свободу. Город погрузится в хаос. Погибшим не будет числа.

Женщина кашляла, и сипела, и захлебывалась. Она дрожала и сотрясалась, она разрывалась на части.

— Я не могу, — сказал я. — Я не могу это сделать.

Барбара достала тонкий нож, сделанный специально для потрошения, и, не говоря больше ни слова, сунула его мне в руку.

А потом — нечто чрезвычайное. Нечто невероятное и фантастическое, хотя в этот день уже хватало и того и другого.

Сначала, совершенно неожиданно, возник запах (такой едкий, что он даже перебил затхлый душок подвала), словно где-то рядом запустили фейерверк, во рту появился привкус щербетных леденцов. А потом началось бурное движение воздуха, взметнувшее ошеломительный вихрь красок — синей, розовой, коричневой и черной.

Наконец откуда ни возьмись появились Старосты, материализовались по обе стороны от Эстеллы.

Бун вытянул губы и сочувственно проговорил:

— Плохой кашель.

— Похоже, у нее хрипушка. Хрипушка-лягушка, — сказал Хокер.

— Большая такая лягушка!

— Скорее даже целая жаба!

Они зашлись в хохоте.

Хокер стукнул Эстеллу по спине.

— Ну давай, старушка, выпускай его!

Она застонала, но Хокер стукнул ее еще раз, к нему присоединился Бун — они оба принялись колотить ее изо всех сил, получая от этого удовольствие, похохатывая, соревнуясь, кто ударит женщину сильнее.

Я сжал рукоятку ножа и шагнул вперед, зная, что должен делать. Я все еще не представлял, способен ли я на такое. Теперь-то я нисколько не сомневаюсь, что не смог бы поднять тогда руку.

Эстелла кашляла так сильно, что силы ее были уже на исходе. Она откинулась на спинку стула, беспомощная против бунта, учиненного ее собственным телом. Челюсть ее отвисла, рот был открыт, взгляд неподвижно устремлен в потолок.

Тело ее снова стало сотрясаться, она больше не кашляла, а издавала громкие мучительные вопли. Я смотрел на нее, и горло у меня перехватил спазм тошноты, когда что-то струей хлынуло из ее рта. Жидкое и мясистое, оно выдавливалось из нее, похожее на светящийся поток пульпы, обтянутый кожей, — лазерный луч из плоти.

Из нее исторглось столько вещества, что оно просто не могло в ней уместиться. Но я уже привыкал к невозможному.

Выйдя из ее тела, луч прорезал аккуратное хирургическое отверстие в потолке, пропилил кирпичную кладку дома 125 на Фицгиббон-стрит и поднялся через все одиннадцать этажей здания с легкостью пули, пробивающей бумажный лист. Он устремился в далекие небеса и исчез.

— Барбара? — спросил я очень тихим голосом. — Что будем теперь делать?

Но та исчезла.

Конец луча вырвался из тела Эстеллы, и она соскользнула на пол.

Когда я оглянулся снова, Старосты уже исчезли, а я остался один с толстухой.

Хлопья гипса неторопливо упали с потолка в том месте, где его пробил луч. Здание завыло и застонало, его конструкция была роковым образом ослаблена дырой, пришедшейся точно на центр, его прочность пострадала от этого предательского удара из самого его чрева.

— Генри?

Женщина была все еще жива и теперь, когда эта тварь вышла из нее, могла говорить. Я отер черную пену, которая оставалась в уголках ее рта, и спросил: