Книга Последний маршал - Фридрих Незнанский

— Не переживайте. Я бы тоже действовал на вашем месте именно так. Это хороший, проверенный ход. Но в данном случае он может не сработать.

Все пошло к чертовой бабушке.

Я знал, что он прав. Если об этом знает он, то почему об этом не может догадываться Петров и иже с ним? Все логично, а я полный болван.

— И в чем же заключается ваша помощь? — спросил я у него после минутной паузы.

— Очень просто, — сказал он. — Вместо Дениса по машине, которая будет следовать за вами, ударю я.

— Как?! — не поверил я своим ушам.

— Я, — подтвердил он. — Пусть Денис работает так, как вы ему сказали. Он пойдет на сближение, и его нейтрализуют, то есть просто не дадут ничего сделать. Кстати, по закону его ни в чем не обвинят, не смогут, потому что агрессивность будет проявлена по отношению к нему, а он свою проявить просто не успеет. Поверьте, там работают настоящие мастера своего дела.

— Ну хорошо, — все еще недоверчиво проговорил я. — И что дальше?

— А дальше, — сказал он, — дальше — все будет зависеть от того, насколько слаженно мы с вами будем работать.

— То есть?

— Как только Денис тронется с места, им займутся те, кто будет обязан оградить машину преследователей от посягательств. Вы тронетесь с места, а я в это время нанесу свой удар. И вы будете свободны.

Я не был против этого плана. Но что-то в нем мне все равно не нравилось.

— А что вам-то с этого? — бестактно спросил я и пожалел об этом в следующую минуту.

Мой таинственный незнакомец, что называется, спал с лица. Он чуть ли не побелел от ярости и, подойдя ко мне вплотную, произнес:

— А вам?

Где-то он был прав. Но я все равно сопротивлялся. Не верю я в дедов-морозов.

— Как вас хоть зовут-то? — спросил я, чтобы хоть что-нибудь спросить.

Он еле заметно улыбнулся и ответил:

— Зовите меня просто Вася.

— Хе, как верблюда, — вспомнил я свой любимый фильм «Джентльмены удачи».

Вошла Лиля Федотова и торжественным голосом объявила:

— Кофе, господа.

4

Все у нас получится, бормотал я про себя как заклинание, все у нас получится.

Перед выездом на операцию Меркулов сообщил мне:

— Ни по каким зарегистрированным делам Аничкин не проходит. Не пойму, как они умудряются держать его в Лефортове?

— Его посадили свои же братья чекисты. И без всяких ненужных бумаг! — ответил я.

Он как-то странно посмотрел на меня.

— Ладно, иди, — махнул он рукой, — удачи тебе. Ни пуха ни пера.

— Иди к черту! — послал я его.

— Спасибо, — улыбнулся он.

Ох, и натерпелся же я!

Предъявив начальнику тюрьмы свое удостоверение, а также соответствующее постановление, санкционированное замом генерального прокурора, в котором черным по белому говорилось, что Владимир Аничкин должен покинуть стены тюрьмы и быть передан из рук в руки старшему следователю по особо важным делам Генпрокуратуры Александру Турецкому для проведения безотлагательных следственных действий, я собственной шкурой почувствовал, что такое тотальное недоверие. Этот начальник изучал несчастный лист бумаги минут пятнадцать, не меньше.

Наконец он поднял на меня глаза и спросил:

— А почему вы забираете его без охраны?

— Выполняйте предписание Генпрокуратуры, я отвечаю за сохранность зека, — посоветовал я ему, и что-то в моем голосе ему не понравилось.

Он внимательно меня оглядел и, кивнув, предложил сесть.

— Располагайтесь, — сказал, почти радушно улыбаясь. — Я только кое-что уточню.

И вышел. Странно. Если он решил позвонить, почему не позвонил из своего кабинета? Меня испугался? Подстраховаться решил? А с чего я вообще взял, что он звонить пошел? Может, он пообедать решил? Хотя для обеда еще рано.

Вернулся он через шесть минут пятнадцать секунд. Теперь он улыбался мне, словно близкому родственнику, которого не видел много-много лет. Я даже подумал, что он скрытый алкоголик и вышел только затем, чтобы принять очередную дозу. Хотя алкаши опять же заначку держат в рабочем столе — так надежнее.

— Все в порядке? — поинтересовался я у него.

— Конечно, — чуть ли не сиял он. — Извините, что заставил ждать. Сейчас приведут заключенного.

Что происходит в этом доме, а?

Аничкина ввели через десять минут. Вид у него был немного удивленный. Но я отметил, что сегодня он выглядит хуже, чем в нашу первую встречу.

— Гражданин Аничкин! — начал я как можно официальнее. — Я от лица Генпрокуратуры уполномочен вам заявить, что сейчас вы едете со мной для проведения некоторых следственных действий. Прошу вас не делать глупостей и не пытаться усложнять жизнь себе и мне. Наручники пока не снимем. Ради вашей же безопасности.

Он внимательно пригляделся ко мне, пытаясь, видимо, понять, что стоит за всем этим. Я смотрел ему прямо в глаза как можно тверже. Он перевел взгляд на свои руки, закованные в наручники, и сказал:

— Воля ваша.

— Очень хорошо, — кивнул я. — Прошу вас следовать за мной.

И, не оглядываясь, пошел к двери.

Охранник довел его до машины, которая стояла во дворе тюрьмы.

Это была «вольво». Я попросил «мерседес», по возможности шестисотый, но мне грубо отказали. И предложили «вольво». Спасибо, что не «Запорожец».

Итак, мы выехали за ворота, и свистопляска началась. Я сразу же заметил движение машин, которые до того, казалось, безучастно стояли у обочины.

И потеха, о необходимости которой всю эту ночь говорил Турецкий, началась!

Все получилось так, как планировал гениальный Вася.

Машина, черная как вороново крыло по цвету и сути, лениво двинулась вслед за нами. Все это я видел в зеркальце заднего обзора.

Денис, красавец, работал, как Бог, но он был обречен с самого начала. За черной машиной следовали еще две. Одна из них не дала ему сманеврировать, молниеносно среагировав на его рывок. Вторая примитивно подставила свой бок новенькому «Москвичу» Дениса. Автомобиль Дениса дернулся, не в силах, наверное, смириться с поражением, мотор чихнул пару раз и заглох. Черная машина получила оперативный простор.

Но она не успела им воспользоваться. Откуда ни возьмись — иначе и не скажешь — на огромной скорости для этого участка дороги выскочил «форд» и, как бы не видя ничего перед собой, на этой самой опасной скорости устремился прямо на наших с Аничкиным преследователей. Последние увидели его, похоже, в самый последний момент.

Противный скрежещущий звук двух столкнувшихся машин пролился на мое сердце бальзамом. Теперь можно было отрываться.