Книга Заговор против Америки - Филип Рот

На свадьбе были президенты четырех крупнейших банков Ньюарка и двух крупнейших страховых компаний, глава ведущей архитектурно-строительной фирмы, два старших партнера главной юридической конторы, президент ньюаркского Клуба спортивной атлетики, владельцы трех основных кинотеатров, председатель Коммерческой палаты, исполнительный директор компании «Белл телефон» по штату Нью-Джерси, главные редактора двух ежедневных городских газет и президент компании «Баллантайн». Правительство округа Эссекс было представлено на свадьбе председателем и тремя членами совета округа, юстицию штата Нью-Джерси олицетворяли вице-председатель Арбитражного суда и заместитель судьи Верховного. От законодательного собрания штата на свадьбу пришли спикер парламентского большинства и трое из четырех депутатов от округа Эссекс, а от сената штата — сенатор от того же округа. Самым высокопоставленным чиновником-евреем из числа присутствовавших на свадьбе оказался прокурор штата Дэвид Т. Виленц, добившийся смертного приговора для Бруно Гауптмана, но лично на меня куда большее впечатление произвело имя Эйба Дж. Грина — тоже чиновника из евреев, но, главное, организатора чуть ли не всех боев по боксу в штате Нью-Джерси. Присутствовал и один из двух сенаторов США от штата Нью-Джерси — республиканец У. Уоррен Барбур, а также конгрессмен от нашего округа Роберт У. Кин. Федеральную службу приставов представляли пристав штата, приставы двух округов и глава службы исполнителей Джон Дж. Квинн (имя которого оказалось мне знакомо, потому что оно не раз звучало в радиосериале «Бандиты»).

Несколько ближайших помощников рабби Бенгельсдорфа из федеральной штаб-квартиры департамента по делам нацменьшинств и пара-тройка сотрудников Министерства внутренних дел прибыли прямо из Вашингтона — и хотя на свадьбе не было ни одного представителя правящей верхушки, о ее благосклонности красноречиво свидетельствовала телеграмма Первой леди, оглашенная рабби Фостером на церемонии, в ответ на что все присутствовавшие поднялись на ноги, приветствуя выражение искренних чувств супруги президента бурными овациями, после чего жених попросил их раньше времени не садиться на места, чтобы тоже стоя — вместе с ним самим и со счастливой невестой — исполнить государственный гимн.

Пространная телеграмма Первой леди была полностью воспроизведена в «Санди колл»:

Мои дорогие рабби Бенгельсдорф и Эвелин!

Мой муж и я от всей души желаем Вам всего лучшего — и прежде всего — воистину безоблачного личного счастья.

Men с удовольствием познакомились с Эвелин на торжественном обеде в Белом доме в честь министра иностранные дел Германии. Она очаровательная энергичная молодая особа, безусловно в высшей степени достойная и примечательная, и мне хватило всего лишь нескольких минут непринужденного разговора с нею, чтобы понять и оценить живость ума и натуры, которыми ей удалось покорить столь выдающуюся личность, как Лайонел Бенгельсдорф.

Я вспоминаю, как встреча с Эвелин в тот вечер заставила меня мысленно процитировать прекрасные поэтические строчки, принадлежащие перу Элизабет Баррет Браунинг — те самые, которыми начинается четырнадцатый из цикла «Сонетов с португальского» и в которых воспевается именно такая женская мудрость, какую буквально источают поразительно темные и красивые глаза Эвелин. «Люби меня, — написала миссис Браунинг, — нипочему, / Лишь из самой любви…»

Рабби Бенгельсдорф, с момента нашей первой встречи в Белом доме на церемонии по случаю учреждения департамента по делам нацменьшинств Вы стали для меня больше чем другом; а с Вашим переездом в Вашингтон в роли главы департамента Вы превратились для меня в бесценного наставника и советчика. Меня многому научили наши многочасовые беседы в сочетании с замечательными книгами, которыми Вы щедро делились и продолжаете делипься со мною, — и не только об иудаизме как о религии, но и о ритуальной и повседневной жизни еврейского народа и об источниках, из которых он черпает великую духовную силу, единственно которой он и обязан своим выживанием в течение трех тысячелетий. Меня необычайно обогатило сознание того, что корни моей собственной религии произрастают из еврейского духовного наследия.

Наша величайшая миссия как американцев заключается в том, чтобы жить в братской гармонии, воспринимая все нации и национальности, проживающие в стране, как единый народ. Мне известно, как замечательно работаете вы оба в департаменте по делам нацменьшинств, способствуя достижению этой великой цели. Среди множества милостей которыми одарил нашу страну Господь, нельзя не выделить такую, как наличие в Америке граждан Вашего масштаба и чекана — заслуженно гордых и преисполненных победоносной жизненной энергией представителей некогда бездомного племени, выработанные которым в древности концепции справедливости и свободы помогают становлению американской демократии начиная с 1776 года.

С наилучшими пожеланиями,

Энн Морроу Линдберг

Во второй раз в нашу жизнь вторглось ФБР; теперь под наблюдение попал мой отец. Тот же агент, который пристал ко мне с расспросами об Элвине в день, когда повесился мистер Вишнев (и который допрашивал Сэнди в автобусе, мою мать — в магазине, а моего отца — в офисе «Метрополитен»), объявился на продуктовом рынке, зашел в закусочную, где посреди ночи едят сэндвичи и пьют кофе тамошние торговцы, грузчики и разнорабочие, и — точь-в-точь как в тот раз, когда на дядю Монти начал было работать мой двоюродный брат, — принялся задавать вопросы уже не об Элвине Роте, а о Германе: как тот себя ведет и как высказывается об Америке и про нашего президента. Один из бандитов Лонги Цвилмана сообщил дяде Монти и об агенте, и о его речах, суть которых сводилась к тому, что, предоставив стол и кров изменнику родины, воевавшему в рядах вооруженных сил иностранной державы, мой отец затем отказался от превосходной должности в «Метрополитен», лишь бы уклониться от участия в правительственной программе, призванной сплотить и упрочить всенародное единство. Дядя Монти объяснил бандиту, что его брат Герман — жалкий поц без какого бы то ни было образования, но зато с женой и двумя детьми на шее, и Америка ничуть не пострадает, если он, работая грузчиком, будет по шесть ночей в неделю таскать на плечах ящики и коробки с овощами. Бандит отнесся к услышанному с пониманием, как сообщил дядя Монти, субботним вечером на кухне пересказав нам всю историю без принятых в нашем доме иносказаний и обиняков:

— А только он все одно грит: пускай твой брательник отвалит. А я грю: ни хера. Передай Лонги, что все это жидоморские штучки-дрючки. А парень сам из наших, из жидков, и звать его Найджел Апфельбаум, да только он все пропускает мимо ушей. И идет к Лонги и грит: Рот, мол, права качает. И что дальше? Сам Длинный заявляется ко мне в офис, где всё в говне, а он в шелковом костюме ручной работы. Высокий, ухоженный и одет с иголочки, как кинозвезда. Я грю ему: я тебя помню со школы, Длинный. Я уже тогда знал, что ты высоко взлетишь. И Лонги отвечает: и я тебя помню, толстый. И уже тогда знал, что ты будешь в полной жопе. Ну, мы посмеялись, и тут я грю: моему брату нужна работа, Длинный. Что ж, я не имею права дать работу родному брату? А он отвечает: а я что, не имею права, чтобы на рынке не крутилось ФБР? А я грю: да знаю я все это, да разве не я избавился от собственного племянника Элвина из-за ФБР? Но это не племянник, а родной брат, это же совершенно другое дело, верно? Послушай, грю я ему, дай мне двадцать четыре часа, и я все улажу. А коли не смогу, коли не сумею, Герман уйдет. Так что жду, пока мы не закроемся наутро, и иду в бар к Сэмми Иглу, а там этот дрек миц фефер из ФБР уже тут как тут. Грю ему: позволь угостить тебя завтраком, и сажусь рядом, и заказываю ему виски и грю: а что ты имеешь против евреев, мистер Макпьянь? Ничего, грит. Так какого же хрена ты цепляешься к моему брательнику? В чем он провинился? Послушай, грит, имей я что-нибудь против евреев, разве сидел бы я здесь в баре у Игла, разве корешился бы с Иглом? И подзывает его. Слушай, Игл, грит Макпьянь, объясни этому, что я ничего не имею против евреев. По-моему, не имеешь, грит Игл. А когда у твоего сына была бар-мицва, грит Макпвянб, разве я не пришел на праздник? Разве не подарил ему булавку на галстук? Он ее как надел, так и не снимает, грит мне Игл. Вот видишь, грит Макпьянь, я только делаю свую работу, как Сэмми — свою и ты сам — свою. Вот и мой брательник делает то же самое. Вот и хорошо, грит Макпьянь, вот и прекрасно, и никогда больше не гри, что я против евреев. Ладно, грю, извини, ошибочка вышла. И засовываю ему в карман конверт — маленький такой аккуратный конвертик бурого цвета — и точка.