Книга Последний свет Солнца - Гай Гэвриэл Кей

— Я это видела, — повторила она. — Неужели тебе нужно прилагать столько усилий, чтобы выглядеть идиотом?

Воцарилось молчание. Они слышали за спиной различные звуки, ближе к воротам.

— Это не так трудно, как тебе кажется, — в конце концов пробормотал ее брат. Кисло, но уже смеясь над собой, он обладал этим даром. — Где ты научился этому? — спросил он, глядя снизу вверх на Алуна аб Оуина.

— Брат меня научил, — коротко ответил тот. — Кафал, нельзя! — Пес снова зарычал, так как Ательберт принял сидячее положение.

— Нельзя — это хорошая идея, — согласился Ательберт. — Может, еще раз ему прикажешь? Чтобы убедиться, что он тебя услышал? — Он взглянул на сестру. — По-видимому, я…

— Совершил ошибку, — резко закончила Кендра. — Как это необычно.

Они услышали, как в городе протрубил рог.

— Это отец, — сказал Ательберт. Другим тоном. Алун оглянулся.

— Нам нужно спешить. Торкел, где этот конь?

Воин повернулся к нему:

— Ниже по течению. Я убил одного пирата-эрлинга в городе сегодня ночью. И только что по следам нашел в лесу его коня. Если тебе быстро нужен конь, ты можешь…

— Мне нужен конь быстро, и меч.

— Убил пирата-эрлинга? — в то же мгновение резко спросил Ательберт.

— Человек, которого я знал раньше. Теперь он в Йормсвике. Я заметил его в…

— Потом! Пойдем! — перебил Алун. — Смотри! — Он показал рукой. Кендра и двое мужчин оглянулись. Она крепко стиснула руки. Войско короля Элдреда выезжало из ворот, с факелами и знаменами. Она услышала звон конской сбруи и барабанную дробь копыт, кричали люди, трубили рога. Блестящие и ужасные признаки войны.

— Моя госпожа? — Это Торкел спрашивал у нее позволения уйти.

— Иди, — ответила она. Он не был ее слугой.

Оба пустились бежать на юг вдоль берега реки. Пес в последний раз зарычал на Ательберта, потом последовал за ними.

Кендра посмотрела на брата, все еще сидящего на траве. Смотрела, как он встал, двигаясь осторожно. Досталось ему сегодня. Высокий, светловолосый, как эрлинг, грациозный, красивый, уже почти трезвый, собственно говоря.

Он стоял рядом с ней. И кривил губы.

— Я — идиот, — сказал он. — Знаю, знаю. Но обожаю тебя. Ты это помни.

Затем он тоже быстро ушел к воротам, чтобы присоединиться к выезжающему отряду, и она неожиданно осталась одна в темноте у реки.

Это случалось нечасто, чтобы ее оставляли одну. И она ничуть не возражала. Ей необходимо было несколько минут, чтобы взять себя в руки, хотя бы попытаться.

«Что ты здесь делаешь?» — спросил он. Слишком очевидный вопрос. И как она должна была ответить? Заговорить об ауре, почти видимой, о звуке за гранью слышимости, о чем-то ранее неизвестном, но живом, как вера и желание? Об ощущении, что он отмечен, отделен ото всех и что она каким-то образом это поняла с самого первого мгновения его появления на лугу сегодня утром?

«Мне предстоит пройти долгий путь», — сказал он, стоя на другом берегу реки. И она каким-то образом поняла, что он имеет в виду, и это было то, о чем ей не хотелось знать.

«Защити меня Джад, — подумала Кендра. — И его тоже». Она оглянулась на лес помимо своей воли. Лес призраков. Ничего не увидела, совсем ничего.

Она медлила, ей не хотелось оставлять эту тишину. Затем, словно вонзающийся в тело клинок, ее пронзила мысль, что доносящийся до нее шум был реакцией на смерть человека, которого она знала с детства.

Бургред Денфертский поднял ее к себе в седло, так высоко над землей, чтобы объехать вокруг стен Рэдхилла. Ей было три года, возможно, четыре. Ужас, затем гордость, она хохотала до икоты, задыхалась, у нее кружилась голова. Лицо ее отца смягчилось, он улыбался, когда Бургред привез ее обратно и, перегнувшись в седле, поставил, раскрасневшуюся, на землю, на пухлые ножки.

Человек помнит о чем-то, потому что это случалось часто или потому что случалось так редко? Этот случай был редкостью. Суровый человек граф Бургред, более суровый, чем Осберт. Человек действия, не мысли. На нем прошлое оставило другие отпечатки. Лихорадка отца, нога Осберта, гнев Бургреда. Он был вместе с Элдредом и пользовался любовью, когда все они были еще очень молоды, еще до той зимы в Беортферте.

Эрлинг убил его сегодня ночью. Как может человек пережить это, если этот человек — король англсинов?

Ее отец отправился в поход. Он может сегодня погибнуть. Они понятия не имеют, сколько эрлингов там, на юге. Сколько кораблей. Йормсвик, сказал Торкел Эйнарсон. Она знала, кто они: наемники из южного Винмарка. Жестокие люди. Самые жестокие из всех, как ей говорили.

Тут Кендра отвернулась от леса и реки, от одиночества, и собралась возвращаться. И увидела младшего брата, который терпеливо стоял и ждал ее.

Она открыла рот, потом закрыла. Наверное, его послал Ательберт, поняла Кендра. Он бежал за своим конем и доспехами, чтобы присоединиться к отряду, и среди всего этого хаоса он успел это сделать.

Слишком легко недооценить Ательберта.

— Отец не позволил ехать вам обоим? — тихо спросила она. Знала ответ еще до того, как задала вопрос. Гарет покачал головой в темноте.

— Нет. Что здесь произошло? С тобой все в порядке?

— Кажется, да. А с тобой?

Он поколебался.

— Я бы с удовольствием кого-нибудь прикончил.

Кендра вздохнула. У всех свои печали. Необходимо об этом помнить. Она подошла и взяла брата под руку. Не стала сжимать его руку, ничего такого; явная симпатия заставила бы его ощетиниться. Гарет читал родианских и тракезийских философов, читал их ей вслух, старался вести себя в соответствии с их учениями. «Твердо помни, что смерть приходит ко всем рожденным людям, и веди себя соответственно. И сохраняй хладнокровие перед лицом бедствий». Ему всего семнадцать лет.

Они пошли обратно вместе. Она увидела у ворот стражника, очень бледного. Того, который ее выпустил. Она ободряюще кивнула ему, с трудом улыбнулась.

Они с Гаретом пошли в дом. Там ярко горели фонари, и Осберт отдавал приказы, люди подходили к нему и уходили. Всю жизнь Кендры он этим занимался. Его лицо сегодня ночью казалось морщинистым и изможденным. Все они уже не молоды, подумала она: отец, Осберт, Бургред. Бургред мертв. Мертвые — они старые или молодые?

Ей нечего было делать, но ложиться спать уже слишком поздно. Они пошли на утреннюю молитву, когда взошло солнце. Мать присоединилась к ним, крупная, спокойная, как корабль с парусами, надутыми ветром, твердая в своей вере. Кендра не видела Джудит в церкви, но сестра нашла их позже, когда они вернулись в зал. Она переоделась в темную одежду и уложила волосы, но в ее глазах горела ярость. Джудит не придерживалась учения о хладнокровии, проповедуемого роди-анскими философами. Сейчас ей хотелось иметь свой собственный меч, как понимала Кендра. Хотелось скакать на коне на юг. И она никогда, никогда не смирится с тем, что не смогла этого сделать.