Книга Насмерть - Борис Громов

— А масштаб какой? — невольно вырвалось у Проскурина.

— А любой, — фыркнул кто-то из «ботаников», но полковник на такое несоблюдение субординации даже внимания не обратил, потому что… Да быть того не может!!! Изображение на экране вдруг начало стремительно приближаться, и он внезапно понял, что это не карта! Это реальное изображение его базы. Вон, ребятишки из первого батальона со сломавшейся вчера БМП возятся. Еще б они не возились! Он лично давеча их комбату, майору Беленькому, такого фитиля за этот гроб на гусеницах вставлял, что теперь пахать будут как заведенные, пока не заработает.

— Это оно что же, в реальном времени? — изумлению Проскурина нет предела.

— Ну, почти, — слегка замялся старший «ученый». — Некоторый пинг все же присутствует.

— Чего присутствует? А если по-русски?

— Ну это время между действием и откликом на него. Короче, все, что мы видим на экране, идет с примерно тридцатисекундной задержкой. У сигнала скорость огромная, но аппаратуре необходимо время на его обработку…

— Погодите! А можно дать увеличение на вход в нашу палатку? — прерывает объяснения полковник.

— Да запросто, — отвечает технарь уже в спину выскакивающему из палатки Проскурину, а уже через полминуты и сам полковник и весь коллектив «ботаников» рассматривает на экране его собственное удивленное и одновременно довольное лицо, поднятое в небу. Тот полковник, что на экране, довольно зажмурился и показал небесам язык, тот, что стоял в этот момент перед экраном, смущенно кашлянул в кулак и потупился.

— Неужели спутник? — неверящим голосом спрашивает Проскурин.

— Он самый, — кивает головой старший из «ботаников». — Ну, что ж, тест можно считать успешно проведенным. Теперь у нас примерно четыре часа на выяснение обстановки в тылу противника. Выявляем приоритетные цели для удара артиллерии, даем пушкарям координаты, смотрим результаты. Потом спутник уйдет до завтра.

— Охренеть! — только и смог выдохнуть полковник. — Да, парни, теперь у нас будет совсем другая война!

А где-то почти в полутысяче километров от полковника и набившихся в штабную палатку «очкариков», по другую сторону Кавказского хребта, посреди улицы стоял высокий широкоплечий мужчина с только начавшим заживать шрамом на левой щеке, одетый в выцветшую на солнце и застиранную брезентовую «горку». Он выбрался из внедорожника, притормозившего возле стоявшего неподалеку от центральной площади станицы Червленная явно совсем недавно построенного дома. Мужчина аккуратно опустил рядом с собой на дорогу здоровенный, туго набитый брезентовый баул, из затянутой горловины которого торчал наружу ствол автомата, и, оглядевшись, тихонько выдохнул:

— Ну, вот я и дома.

Потом, закинув баул на плечо, он, чуть прихрамывая, пошел к воротам. К своему дому. Туда, где его ждала самая лучшая, самая прекрасная девушка на свете, туда, где будущей весной он своими руками высадит во дворе виноградную лозу и яблоневые саженцы. Под которыми, к тому времени выросшими, когда-нибудь, но он надеется, что уже скоро, будут играть его дети.

Это его дом, его крепость, его тихая гавань. Это именно сюда он стремился всю свою жизнь. Это сюда он шел сквозь войну и смерть. Шел, чтобы дойти.