Книга Яд для королевы - Жюльетта Бенцони

— Я бы на вашем месте не горевал. Лично я уверен, что Сен-Жермен не оскудеет. Может, здесь и нет такого великолепия, как в Версале, но зато места здесь более живописные. Король здесь родился, как он может забыть свою родину...

— Вашими устами да мед пить, сударь, да только мне в это не верится. Вот в прошлом году задумал король построить в Марли маленький скромный замок, чтобы отдыхать там от великолепия всех своих дворцов. И что же? Начали, да не закончили. Согласитесь лучше, что все это очень грустно, — заключил он, опорожняя свой стакан и тут же наполняя его снова.

Хозяин постоялого двора ничего нового Альбану не сообщил, он и сам был прекрасно осведомлен обо всех королевских строительных начинаниях, и надо сказать, очень не одобрял Его величество за то, что тот делает все возможное, лишь бы отстраниться от своего народа как можно дальше. Но разве могло заинтересовать мнение какого-то мелкого полицейского чина Его величество Людовика XIV? Нет, конечно. А Альбан Делаланд прекрасно видел, что с переселением двора в Версаль пропасть между королем и его подданными будет только расти. Альбан чтил величие государя, но осуждал его человеческие качества, считая пристрастным и жестоким себялюбцем, озабоченным в первую очередь собственными наслаждениями. Разумеется, мир, заключенный два года тому назад в Нимеге[65], вознес Людовика надо всей Европой, сделав его главным судьей и арбитром, но от этого самомнение короля только возросло. Конечно, Версаль, может быть, и станет чудом света, но пока там в тяжелейших условиях работают тридцать тысяч человек, и из них едва ли не треть — солдаты. Говорят, что Версальский дворец стал настоящим кошмаром для министра финансов Кольбера, который с ужасом смотрит, как все деньги, предназначенные на совершенно иные цели, исчезают в этой бездне... А что означает решение о временном прекращении деятельности Суда с особыми полномочиями? И что, если Суд ревностных распустят окончательно и навсегда? А ведь он был создан для того, чтобы уничтожить самую опасную часть людей могущественных и своевольных... Альбан без труда представил себе, какие слухи побежали по парижским улицам и закоулкам.

Между тем он сидел на этом постоялом дворе вовсе не для того, чтобы рассуждать о деяниях Его величества! Альбан вернулся с небес на землю. Хозяин со слезами на глазах продолжал угощаться сливовкой, а Делаланд приступил наконец к тому, ради чего приехал в Сен-Жермен.

— Так вы говорите, что особняки знатных людей все пустеют и пустеют? Однако смею надеяться, что вы не имели в виду дом наместника Сен-Жермена. И полагаю, что вы, конечно, знаете, где живет господин де Фонтенак.

— Так вы приехали к господину де Фонтенаку?

— Да. Он старинный друг моего отца и...

— Я крайне огорчен, сударь, что вынужден сообщить вам горестную весть, но особняк месье де Фонтенака перестал быть тем местом, где располагается правитель нашего города. Благородный дворянин скончался вот уже лет пять тому назад, и новый правитель живет...

— Мне совершенно неважно, кто теперь правитель и где он живет, раз это не месье де Фонтенак... Но, я полагаю, что его семья по-прежнему живет здесь?

— Вдова, да... Его вдова... Впрочем, я не имею права судить о столь знатной даме, она из благородных, а я всего-навсего хозяин постоялого двора.

— Любой человек вправе иметь собственное мнение! Судя по вашим словам, вам не слишком по душе баронесса.

— Честно говоря, я мало ее знаю, так как не вхож в высший круг, зато прекрасно знаком с ее будущим супругом. Вот уж человек — хуже некуда! И, между нами говоря, я вообще сомневаюсь, дворянин ли он.

— Он живет у вас?

— О нет! Он живет у своей любовницы, о чем известно всему городу, но приходит ко мне в харчевню, чтобы выпить как следует, потом он забывает мне заплатить, а потом буянит как одержимый. А вот кого мне жаль от всей души, так это мадемуазель де Фонтенак. После смерти отца ее отправили в монастырь, и я так думаю, что она там и закончит свой век…

— Почему же?

— Почему? Да потому что мамаша хочет прибрать к рукам ее состояние. Отдаст в монастырь положенное приданое и заграбастает все остальное. А ради остального, похоже, стоит потрудиться.

— Неужели?

Под воздействием сливовки хозяин постоялого двора стал особенно словоохотлив и чувствителен. Одной рукой он держал за горлышко бутылку, а другой — постояльца, который, как видно, уж очень пришелся ему по душе.

— Так оно и есть! — с пафосом продолжал он свою речь. — Не я один так думаю! Вот и старый слуга барона об этом говорил, а он носил его в детстве на руках, потом ездил с ним в разные путешествия, когда тот подрос и захотел испытать разные приключения. Старичок у меня тут и помер, я ему, можно сказать, глаза закрыл.

— А что он у вас тут делал?

На хозяина напал приступ икоты.

— Ик!.. Я же вам сказал... ик!.. он тут у меня... ик!.. умирал...

— Но почему же у вас?

Хозяин освежил сливовку собеседнику и щедрой рукой налил себе еще стаканчик.

— Ба... баронесса выставила... Старый уж больно... Никуда не годился... Моя... моя покойная супруга... ик!.. нашла его... сидит на своем мешочке... у поилки для лошадей... Си.. Симона у меня была жалостливая... Привела его к нам... Тут у нас он и умер... Понятно вам, какое дело?

«Виконт»-полицейский подумал: не слишком ли много смертей для одного дома?.. И еще ему пришло в голову, что баронесса, очевидно, знала только один способ избавляться от неугодных ей людей... Но вслух он ничего не сказал.

Хмель помог разговориться хозяину, но еще стаканчик-другой, и он совсем запьянеет, понять, о чем он говорит, будет трудно, поэтому Делаланд под предлогом, что хочет налить себе сливовки, забрал у него бутылку.

— Значит, старый слуга говорил вам о богатстве барона?

— Да, он и говорил... Только не о том, о котором все знают... О другом... А где бутылка?

— Да в ней уже ничего нет, — ответил Альбан, не выпуская бутылки из рук — За второй не ходите, не стоит. Мы с вами и так достаточно выпили. Так вы говорите о каком-то другом богатстве барона? Или я чего-то не понял?

— О... о драгоценных камнях... он привез их... оттуда... ну, из Индии... Он их берег... для себя... Никто так и не... не узнал, где... он их хранил...

Последние слова Альбан разобрал уже с трудом, так как хозяин, засыпая, клонил голову все ниже, потоми вовсе положил ее на стол, после чего громкий храп оповестил собеседника, что месье Грелье крепко спит. Послушав несколько минут мелодию, которую высвистывал носом простодушный выпивоха, особенно впечатлявшую в тишине этого позднего часа, Альбан направился к пристройке, где, судя по негромкому звяканью, еще продолжалось мытье посуды. В самом деле, пристройка оказалась кухней, и там еще возилась служанка.