Книга Приемный ребенок - Дженни Блэкхерст

играть, а я буду толстой, усталой, и мне придется в час ночи менять подгузники и…

– Я тебе буду помогать со всем этим, Имоджен, ты же знаешь, что буду. Я работаю дома, я же не ухожу на много часов, и я хочу заниматься ночными кормлениями и…

– О, прекрати, черт побери, все решать! Как у тебя все легко и просто! – ору я. – Прекрати пытаться убедить меня, уговаривать и упрашивать сделать то, что Я НЕ ХОЧУ ДЕЛАТЬ, и это совершенно очевидно любому, у кого есть хотя бы половина мозга. Ты ведешь себя как продавец подержанных товаров!

Дэн отступает назад, его красивое лицо омрачает шок, а мне хочется забрать назад свои слова, обнять его за шею и сказать, что я ношу в себе его ребенка, но слова отказываются вылетать у меня изо рта. Жестокая эгоистичная часть меня, которая всегда знала, что мне нельзя стать матерью, очень успешно сдерживает меня, словно является отдельным человеком, более сильным, чем Имоджен, которая любит своего мужа и хочет сделать его счастливым больше, чем что-либо еще на свете. Злой близнец так часто растаптывал и перешагивал через эту Имоджен, что я не уверена, осталось ли у нее право голоса или нет.

– Я просто думал… ты всегда говорила… – Он запинается, не заканчивая предложение. Эти новые, неизведанные воды нашего брака кажутся слишком черными и опасными, и их страшно исследовать.

– Ну, теперь ты знаешь. Я не дам тебе то, чего ты хочешь, Дэн; ты вполне можешь собрать вещи и уехать.

Я прохожу мимо него в коридор, стою у нижней ступеньки лестницы и плотно зажмуриваю глаза, чтобы избавиться от оставшегося в памяти образа: отчаяние на лице моего мужа. Я жду одну, две, три секунды, но он даже не пытается последовать за мной.

Глава 75

Имоджен

Звук бегущей воды заглушает все шумы в остальной части дома, поэтому я не слышу, воспользовался Дэн моим жутким предложением или нет. Я заперла дверь в ванную, чтобы полежать в ванне, но это не имеет значения. Он не пошел меня искать, не стал легко стучать в дверь и просить, чтобы мы все обсудили, как делал обычно. На этот раз я зашла слишком далеко. Я отталкивала его и отталкивала, пока стена, которую я выстроила вокруг себя, не стала непреодолимой, а теперь я его потеряю. Так почему я не могу заставить себя просто пойти к нему и извиниться? Потому что я не могу показать свою слабость. Это расстраивает Дэна больше всего. Он всегда извиняется сам, всегда сдается первым. Я упрямая, и я всегда защищаюсь, меня в раннем возрасте научили, что признать свою неправоту, извиниться, сказать, что ты сожалеешь о сделанном, означает показать свою слабость. Даже сейчас, когда я из-за этого могу лишиться того единственного человека, без которого не могу жить, я не могу избавиться от этой привычки.

Я склоняюсь вперед, чтобы включить холодную воду, и тут мой живот пронзает невыносимая боль, она такая сильная, что я сгибаюсь пополам. В агонии хватаюсь за живот и ору, зову Дэна. Я не могу дышать; я больше не могу кричать. Я умираю, я знаю, что умираю. Я была такой дрянью, а теперь я не смогу перед ним извиниться. Боль пульсирует у меня в животе, накатывает все новыми и новыми волнами, я вытягиваю руку, чтобы за что-то ухватиться и удержаться на ногах. Моя рука задевает раковину, я пытаюсь схватиться за нее, но рука мокрая и соскальзывает по блестящей эмалированной поверхности, а я сама с грохотом падаю на пол.

Я никогда не испытывала такую боль. Что происходит? Мысль кристаллизуется у меня в голове – ребенок. Я лежу на полу в агонии и рыдаю, я слышу, как Дэн что-то кричит сквозь запертую дверь, но я едва ли могу заскулить в ответ. В моей голове снова и снова эхом повторяются слова Элли, я зацикливаюсь на этом пророчестве: «Вы не заслуживаете быть матерью, вы не заслуживаете того, кто сейчас растет внутри вас. Для него лучше умереть».

Глава 76

Имоджен

У меня так болят глаза, что я не могу их открыть, но даже не глядя я знаю, что нахожусь в больнице. Я больше не лежу на полу в ванной, но при этом кровать недостаточно удобная, а значит, не моя, рука прижимается к холодному пластику. Рука пульсирует. Катетер. Жуткой, невыносимой боли, которая мучила меня до того, как я отключилась, больше нет. Вместо нее в голове легкий теплый туман, но кроме этого, ничего нет. Оцепенение. Я медленно открываю глаза, больничные лампы ярко и неприятно светят надо мной. Я успеваю заметить Дэна, который сидит на стуле рядом с кроватью, до того, как снова зажмуриваюсь. Он – единственный человек, который мне нужен, и при этом последний человек, которого я хочу видеть, задавая волнующий меня вопрос.

– Ребенок. – Из меня вылетает хрип, горло дерет.

Пауза. Затем звучит точно так же натянутый голос моего мужа.

– Нет, ребенок не выжил, – шепчет он.

Мои плечи сжимаются на жестком матрасе. Я даже не понимала, как напряглась от страха. Ребенок не выжил. Ребенок мертв. Мой ребенок. Ребенок Дэна.

– Сколько времени ты знала?

Этот вопрос задал Дэн, но слова прозвучали так, словно вырвались не из его рта. Они прозвучали совсем по-другому. Я открываю глаза. На его лице такая боль, что мне хочется потянуться к нему и обнять. Мы должны справляться с этим вместе, не должно быть так, как есть – но тем не менее все так, и это из-за меня. Потому что я так никогда и не сказала ему про ребенка, а мой инстинктивно вырвавшийся после пробуждения вопрос не позволяет мне говорить, что я про него не знала.

– Пару недель.

Дэн морщится, словно я дала ему пощечину.

– Ты не собиралась мне говорить.

– Собиралась, – вру я. Правда? Я думала, что собираюсь, я планировала, но теперь никогда не узнаю, какое решение я приняла бы. Решение было принято за меня. Мне следовало бы чувствовать облегчение, но я его не чувствую. – Я ждала подходящего момента.

– После нашего сегодняшнего разговора, как я думаю, мы оба знаем, что это неправда. Скажи мне, Имоджен: ты уже записалась на прерывание беременности? Ты планировала абортировать моего ребенка, даже не сообщив мне о его существовании?

– Ты не понимаешь. Тебя послушать, так получается, что все неправильно.

Но он говорит все правильно, на