Книга Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович

ни слова не говорили об этом мужу?

— Я не хотела его огорчать.

— Поэтому вы увезли и сына?

— Я — мать!

— Превосходно. Где вы изволили жить летом?

— В Финляндии на даче!

— Не припомните ли, чья была дача?

— Кажется, дача Леонтьева.

— Какого Леонтьева? Не известного ли миллионера Леонтьева?

— Право, не знаю.

— Не знаете? Очень хорошо-с. Скажите, пожалуйста, ваш муж привязан к своему сыну?

— Он — отец.

— А сын любит своего отца?

— Разумеется…

— Когда Трамбецкий приехал за сыном, он неохотно поехал с ним или, напротив, охотно?

— Я была так взволнована, что не помню, что было…

— Скажите, пожалуйста, ребенок теперь при вас?

— Нет… Его отняли у меня…

— Но ведь вы могли бы его взять… Вам известно было, где он находится…

— Да… известно.

— Вы виделись с ним?…

— Нет…

— Долгое время не видались?

— Два месяца…

— Так-с… Я не желаю более предлагать вопросов! — обрезал защитник.

И пора было кончить. Трамбецкий едва выносил эту пытку, а Коля едва сдерживал рыдания. Бедный мальчик так был расстроен, что под конец Прасковья Ивановна его увезла из суда, несмотря на его обещание быть спокойным.

Вслед за Валентиной был допрошен целый ряд свидетелей: полковник, лавочник, Никольский, дворник дома, где жил полковник, еврей, продавший револьвер, помощник пристава, к которому обращался Трамбецкий в день пропажи денег… Из всех этих показаний благоприятное для Трамбецкого показание было только показание Никольского. Он горячо говорил о своем приятеле и, видимо, произвел впечатление на присяжных.

Допрос свидетелей окончился только к четырем часам, и председатель объявил перерыв на полтора часа.

Публика хлынула в коридоры суда. Многие обедали в суде, в ожидании финала этого интересного спекталя — речей прокурора и защитника. После допроса свидетелей дурное впечатление против подсудимого несколько изгладилось, но все-таки ожидали обвинения. В самом деле, каким же образом похищенные бумаги оказались в кармане Трамбецкого?

— Слово за прокурором!

Зала притихла. Взоры публики и присяжных обратились на прокурора. Только Трамбецкий сидел опустив голову.

Изящный молодой человек медленно поднялся с кресла, выпрямился во весь рост, выдержал на несколько секунд паузу, провел рукой по волосам и заговорил.

Между дамами пронесся шепот. Все почти дамы нашли, что господин прокурор очень интересный блондин. Все приготовились слушать с большим вниманием и с тем любопытством, какое возбуждает любимый оперный певец.

Он начал свою речь мягким, тихим, бархатным баритоном. Постепенно его голос становился громче и тверже и под конец дрожал благородным негодованием. Он говорил недурно, с огоньком и выразительной дикцией. Видимо, он увлекался сам.

То тихими, журчащими нотами, то негодующими, как бы из сердца вырывающимися звуками, говорил он в защиту оскорбленного закона и требовал достойного наказания нарушителю его. Начал он речь с бойкого наброска картины современного общества. Красивыми, подчас остроумными штрихами набросал он причины появления на скамье подсудимых в последнее время лиц из образованного класса, пожалел, что идеи законности столь трудно распространяются в наше время, столь чреватое многочисленными реформами, и объяснив, что такое собственность и почему преступление против собственности служит мерилом общественной нравственности, выпил стакан воды, взглянул на лежавшие перед ним на пюпитре листки бумаги и перешел к подсудимому.

Изящный молодой человек набросал характеристику подсудимого, шаг за шагом проследив жизнь Трамбецкого с самых малых лет, причем время от времени ссылался на показания свидетелей. Он сделал блестящий очерк бесхарактерного, беспокойного, ленивого человека, любившего женщину, но не умевшего возбудить взаимности, подозрительного, ревнивого, не останавливающегося в минуты вспышек даже перед угрозами лишить любимую женщину жизни. Все эти данные неминуемо обусловливали падение. В мастерском очерке господина прокурора задатки злой воли подсудимого видны были с молодых лет. Последовательное психологическое развитие этих задатков в порочную волю представлялось совершенно логичным и естественным последствием.

Увлекшись своей характеристикой, изящный молодой человек в конце концов уже громил безнравственного человека, у которого чувственная страсть к женщине преобладала над всеми нравственными качествами, который, потеряв любовь порядочной женщины, думает вернуть не любовь, — такие люди разве могут любить чистою любовью! — а обладание этою женщиной посредством денег. Но честным путем приобрести он не мог, — стоит припомнить только, как часто он терял места, — и вот он решается на. преступление.

— Как хорошо он говорит! — замечают в трибунах.

— Посмотрите, какое возбужденное у него лицо!

Бинокли наводятся на изящного молодого человека.

Он как будто чувствует это и в самом деле начинает думать, что подсудимый — величайший злодей в мире.

Трамбецкий вздрагивал, когда прокурор импровизировал свою блестящую характеристику. Он стыдился поднять глаза. Ему казалось, что все, решительно все, в самом деле считают его великим злодеем. Он как-то ежился в своем углу и то и дело отирал со лба крупные капли пота. Пытка продолжалась слишком долго.

Защитник слушал и злился. Речь его соперника, видимо, произвела впечатление. Он делал ремарки на клочках бумаги и нервно подергивал свою жидкую бородку.

Прокурор между тем перешел к истории самого факта преступления. История была рассказана им так правдоподобно, так ясно вытекала из свидетельских показаний, господин прокурор с такой наглядной убедительностью рассказывал все мельчайшие подробности совершения кражи, что можно было подумать, будто господин прокурор все это видел своими глазами.

Он начал с того самого дня, когда «бедная женщина решилась оставить этого человека». Начертив картину отъезда и того момента, когда подсудимый узнал об отъезде, господин прокурор ясно показал (на основании показания дворника), что уже с этого момента у него зародилась мысль о преступлении. Можно видеть, что подсудимый готов был на все. Он сперва едет, в полицию, потом к свидетелю Никольскому и, несмотря на обещание помощи со стороны свидетеля, едет будто бы за сведениями к полковнику Гуляеву. Дело было подстроено ловко, чтобы скрыть следы преступления. Он спрашивает адрес в мелочной лавке, затем у дворника и поднимается в квартиру. Квартира отперта. Он не слышит в ней человеческого голоса. Вместо того чтобы тотчас же уйти, он входит в нее, запирает изнутри двери и там совершает кражу. Но для того чтобы не пало на него подозрения, он заявляет дворнику об отпертой квартире и едет прямо на дачу и там грозит убить бедную женщину и увозит ребенка, убедившись, что похищенные деньги не вернут ему любви когда-то любящей женщины.

Но на всякого мудреца довольно простоты. Под влиянием волнения и страха он забывает спрятать все деньги, и в кармане у него остается несколько билетов… Он не может объяснить, каким образом они попали к нему. Не святым же духом в пустой квартире положены эти деньги к нему в карман… Преступление было совершено ловко, но