Книга Сокрушенная империя - Эшли Джейд

ладони в кулаки, на лице проносится вся гамма эмоций. – Твою же мать.

Я делаю шаг вперед, но он только сильнее отстраняется от меня.

– Оукли…

Он вылетает за дверь, прежде чем я успеваю его остановить.

Глава сорок шестая

Бьянка

Я стучу в дверь.

– Оукли, впусти меня.

Я знаю, что он дома. Увидела его мотоцикл на парковке.

– Пожалуйста, – прошу я. – Можешь даже со мной не разговаривать, просто дай мне быть рядом.

Я прижимаюсь лбом к деревянной поверхности.

– Не заставляй меня умолять. – Внутри меня кипит отчаяние, и я пробую снова. – Черт возьми. Если тебе на меня не все равно, ты…

Наконец, дверь распахивается.

Оукли выглядит таким потерянным, таким отстраненным. Сердце кровью обливается. И тогда я замечаю бутылку «Джека Дэниэлса» на журнальном столике.

Дерьмо.

Я знала, что ему будет тяжело узнать о произошедшем с Хейли, но мне и в голову не приходило, что это может привести к срыву.

– Я был обдолбанный, когда у нас случился первый секс, – говорит он, потерявшись в собственных мыслях. – Я этого даже не помню. Только то, что после она сказала, мол, это был ее первый раз. – Он садится на диван. – И когда она впервые сказала, что любит меня… я запаниковал. – Оукли закрывает глаза. – Потому что все, о чем я мог думать, это то, как она плоха в постели и что мне нужно бросить ее, пока она не привязалась сильнее.

Я знаю, как сильно гложет вина, и больше всего на свете мне хочется забрать у него эту боль. Протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, но он отстраняется.

– Оукли.

– А теперь она мертва. – Он берет бутылку. – Из-за меня.

Я кладу свою ладонь на его.

– Это ничего не исправит.

– Ты права. – У него дергается кадык. – Но это поможет приглушить боль, чтобы мне больше не пришлось ее чувствовать.

– Ты не можешь всю жизнь провести пьяным и обдолбанным, – напоминаю ему я. – Рано или поздно ты протрезвеешь… и боль никуда не денется. – Я тяжело вздыхаю. – Но то же касается и людей, которые тебя любят. – Кладу руку на его щеку. – Поэтому, прежде чем ты сделаешь первый глоток и забьешь на все, ради чего так усердно работал… поверь мне и позволь помочь тебе. Потому что ты дорог мне, Оукли, а это значит, что тебе никогда не придется бороться со своими демонами в одиночку.

Я буду бороться с ним, ради него, вместо него.

Чего бы мне это ни стоило.

* * *

Оукли все еще смотрит на запечатанную бутылку виски, когда раздается стук в дверь.

Я написала Дилан и попросила ее прийти вместе с отцом Оукли. Подумала, чем больше поддержки у него сейчас будет, тем лучше.

Его отец, очевидно, не рад меня видеть.

– Что происходит? – спрашивает он, укачивая на руках сонную Кей-Джей. – Дилан сказала, я должен срочно сюда приехать.

Как по команде, Дилан показывается на лестнице.

– Что случилось?

Закрыв за собой дверь, я шепчу:

– Оукли сидит там с бутылкой виски.

– Что? – шипит Дилан.

Разочарование мистера Зэленка ощущается будто удар под дых.

– Черт возьми.

– Он не открыл ее… пока, – сообщаю ему я. – Но Оукли узнал очень плохие новости и сейчас с трудом пытается их переварить.

Мистер Зэленка смотрит на меня.

– Какие новости?

Учитывая то, что мне может понадобиться адвокат, он не худший человек, которому можно это сказать. Но сейчас не самое подходящее время.

– Я потом вам расскажу. – Открываю дверь. – Сейчас давайте сфокусируемся на Оукли.

Оукли раздраженно смотрит на меня, когда мы все входим в квартиру.

– Ты позвонила моему отцу. – Его взгляд перемещается на Дилан. – И Дилан.

Я не обращаю внимания на его недовольство, поскольку знаю, что поступила правильно.

– Да. – Я сажусь рядом с ним. – Ведь мы все тобой дорожим и проведем с тобой столько времени, сколько нужно.

Дилан садится с другой стороны от него.

– А это значит, – она сжимает его плечо, – ты от меня просто так не избавишься, засранец. Я как геморрой, который просто так никуда не денется.

Оукли усмехается, услышав такое живописное описание. Мистер Зэленка стелет на полу плед, чтобы положить туда спящую Кей-Джей, но, как только он это делает, она просыпается. Ее сонные глазки исследуют комнату и останавливаются на старшем брате.

– Оу-ху.

Оукли тепло улыбается ей и мгновение спустя берет девочку на руки.

– Привет, крошка. Почему ты так поздно не спишь?

Она хихикает. Но на лице отца Оукли нет и капли веселья.

– Я бросил все и сразу поехал сюда.

Челюсть Оукли напрягается.

– Не стоило.

Отец смотрит ему прямо в глаза.

– Стоило.

К счастью, Кей-Джей разбавляет напряженную обстановку, схватив Оукли за щеки.

– Люблю, Оу-ху.

Да.

Мы все любим.

* * *

Часы показывают почти два часа ночи, когда Дилан и мистер Зэленка уходят. Подавив зевок, я выливаю бутылку спиртного в раковину. Оукли приходит ко мне на кухню.

– Знаешь, что странно?

Я выкидываю пустую тару в мусорку.

– Что?

– Я не знаю, что это такое – насладиться одним стаканом алкоголя. Я часто слышу, как люди говорят об этом как о какой-то норме. – Он опирается на шкафчик. – Но мне всегда нужно выпить все. – Оукли тяжело вздыхает. – И один стакан в конечном итоге приводит к десяти, а они приводят к паре дорожек кокса, а потом еще и к нескольким таблеткам. Но я не думал, что зависим, как моя мама… я думал, у меня все под контролем. – Он смотрит мне в глаза. – Но я ошибался, ведь это дерьмо контролировало меня. Все еще контролирует.

– Потому что ты болен, – замечаю я.

– Я бы хотел быть здоровым.

Я говорю ему горькую правду.

– Может, лекарства и нет, но ты можешь с этим справиться. Просто нужно достаточно захотеть. Нужно бороться за свою трезвость и сделать ее своей главной задачей. А еще окружить себя людьми, которые тебя любят и поддерживают.

– Людьми, которых я постоянно разочаровываю, потому что не могу перестать ошибаться?

– Никто не был разочарован сегодня.

Мы все испытали облегчение, ведь старый Оукли, скорее всего, сдался бы. И несмотря на то, что соблазн был прямо перед ним, призывая покатиться по наклонной, и он мог бы послушаться его… Оукли этого не сделал. Он впустил меня внутрь вместо того, чтобы пуститься во все тяжкие.

Так же, как когда-то поступила я.

Однажды я построила стены, чтобы оградиться от людей, однако теперь понимаю, что эти же стены не давали мне быть счастливой. Не позволяли мне доверять людям